Ловчий в волчьей шкуре - [30]

Только приказ есть приказ и, решив, что после «маскарадной западни» все, как есть, вскроется, продолжал вести Командора к одинокой заброшенной руине.

Мы были уже совсем близко, когда из провалов, зиявших в том месте, где прежде были узкие зрачки бойниц, широким черным веером разлетелась в разные стороны огромная стая нетопырей. И тут же, как будто условились заранее, ухнул филин. Я дернул маркиза за руку, призывая спрятаться за дерево.

– Старуха на охоту полетела. Затаитесь, не дай бог, увидит!

Мы тесно прижались к стволам толстенных дубов, так что шершавая кора вдавилась в щеки, оставляя на них отчетливый след. Хоть я и прекрасно знал, что все это ведьмино логово – всего лишь моя собственная придумка, что никакой старой карги и в помине нет, а все едино почему-то в этот миг стало жутковато. И потому, выждав немного, я радостно сообщил немного срывающимся от волнения голосом:

– Кажется, все тихо. Убралась. Должно быть, на шабаш улетела. Идем.

– А твари ведьмины? – шепотом осведомился де Караба.

Я уставился на него, сообразив, что вопрос действительно не праздный. Кто ж такое видал, чтобы у колдуньи под рукой не оказалось черного ворона, кота или пса, черной крысы на худой конец? И в делишках темных помогать, и с нечистыми духами связь держать, да и за домом, каков ни есть, приглядывать. Готовя обиталище колдуньи, я как-то упустил это из виду, и теперь приходилось отдуваться.

– Издох, – тихо сообщил я, дивясь собственной находчивости. – И впрямь, был кот чародейский, размером ну почти с вашего. Может, даже и побольше. Только на задних лапах не ходил и сапог не носил. Но вот как раз намедни, слава Господу, помер. А то б я не решился сюда идти – до того свирепая тварь была. Но дух его непременно где-то поблизости и с ним нужно держать ухо востро! А лучше – оба уха. Не ровен час…

Маркиза, похоже, вполне удовлетворили мои объяснения, и он, согласно кивнув, пошел за мной, держа на всякий случай руку на эфесе меча.

– Здесь подождем, – проходя под изрядно обветшавший свод караульного помещения, негромко предложил я.

– Нужно соорудить факел или развести костер, – оглядываясь впотьмах, сказал маркиз.

Я только руками замахал, мол, надо же удумать такую несусветицу.

– Ни в коем случае. Не ровен час, старая карга заметит огонек – решит, что мы пришли ее ограбить. Моментально примчится, и тогда уж несдобровать. Вот как вернется к утру, напляшется, сытая будет, довольная, сонная, опять же. Как увидит, что мы ничего тут не тронули, поймет, что пришли не на разбой, а со всем почтением, и просьбу твою за то исполнит. Она, когда спать хочет, добрее всего становится, – говорю я, а про себя думаю: «Пока этак в потемках сидишь да шепотом истории друг другу рассказываешь, волей-неволей ближнему доверять начинаешь. А если он тут и вовсе единственный, то чуть ли не братом становится».

Вот, стало быть, шепчу я так, а сам чувствую – прислушиваться начал. Ежик где-то затопал, а мне уж бог весть какая ерунда чудится, мышь пискнула – и вовсе духи неупокоенные из стен на волю полезли. А маркиз ничего так, не робкого десятка, переждал, огляделся, понемногу освоился, затылок почесал и заявляет:

– Надо покуда осмотреть тут все, что да как. В конце концов, я не крестьянин, голь беспорточная, чтобы у ведьмы одолжений просить. Так что пусть радуется, лиходейка, что под могучую руку не подвернулась.

Руки у Алекса и впрямь неслабые, что мудрить. Но я продолжаю себе простака изображать, чтоб потом, когда нужно, сказать, мол, я предупреждал – зачем не послушал?! Ну а маркиз уперся, ни в какую, говорит: ради справедливости, ежели настойку этого самого корня найду – оставлю золотую монету, а на нее не то что бутыль – пруд валерьянки купить можно. Тут я, понятное дело, тяжко вздыхаю, говорю, что лучше было бы дождаться возвращения старухи, но, в конце концов, мое дело маленькое, соглашаюсь. Прошу маркиза быть осторожным, не шуметь и тихонько веду его туда, где обустроил самую что ни на есть сердцевину ведьминого логова. Сено под ногами свежее, благоуханное, чуть шуршит. Я его специально накидал, совсем как в былые времена. И точь-в-точь по-настоящему вышло, и петлю, что на крышке люка, не видно.

Маркиз посреди комнаты замер и давай взглядом по сторонам шарить: где что лежит.

– Негусто как-то.

Да уж откуда чему взяться? Дали бы мне денька три, я б тут наворотил от всей души, а так – чем богаты. Ну да, маркиз, хоть и остался недоволен первоначальным осмотром, тут же стал шарить по полкам, открывать всякие бутыли, нюхая купленные мной в городе настойки и отвары. А того, что на столе, прямо одно-одинешенько, как перст, торчит будто и не замечает. Тут я ему, наконец, и говорю:

– Может, вот это оно? – и пальцем в бутыль тыкаю.

Он поворачивается.

– Может, и оно, – говорит и делает шаг к ловушке. И тут вдруг: хруст! треск! Дыхание с присвистом, глаза в темноте пылают, слышится душераздирающее «мнэу!», такое яростное, будто всем кошкам Савойи в единый миг на хвост наступили. Тут я соображаю: не помер-таки ведьмин кот или, того хуже, – ожил. Сиганул в сторону и аккурат на крышку люка. И тут слышу вопль: «Засада!» А вслед за тем – звон стекла, впивающиеся в меня когти, ускользающая из-под ног поверхность. Я взвыл и тут же покинул этот мир.