— Ну, положим, никто тебя ручищами не хватал, — возразил начальник милиции, — народ у меня вежливый. Мужа и сына у тебя нет, я знаю, а шапки интересные, — Пухов взял одну за ухо и потрепал. — Лисица?
— Лисица, — не сморгнув, подтвердила баба.
— Из магазина?
— Из магазина.
— Странная у тебя лисица, — Пухов выдернул из шапки волосинку и понюхал, а затем даже попробовал на зуб. — А она в конуре у тебя не жила? Собакой пахнет. Колли это, несознательная ты женщина, дорогая и умная собака колли. И ответишь ты за нее, и тот, кто эти шапки делал, а тебе поручил продать. По всей строгости закона ответите. Работаешь-то где?
— В универмаге, уборщицы мы.
— В универмаге? Сейчас я Брониславе Адольфовне, вашему директору, позвоню, узнаю, часто ли ты интересуешься шапками.
— У нас их второй год нет, синтетика одна, стала бы я синтетику брать.
— А что, бывает и синтетика хороша. Сейчас позвоню. Можешь идти, следователь вызовет. Дело на эти шапки откроем. Иди, Пелагея Карповна, и помни...
Баба, как-то странно и хитро посмотрев, удалилась, а Пухов почему-то директору универмага звонить не стал, а приказал ввести следующего.
Им был мужчина в морском кителе без шевронов и без погон. В том, как он смотрел на Пухова, сквозили неприязнь и настороженность.
— Ночевал на скамейке в городском сквере, — доложил дежурный и положил на стол смятый, засаленный паспорт. — Проезжий, насчет профессии объясняет темно, почему сошел с поезда — не добиться, говорит, ехал на юг.
— Да, славно сейчас на юге, — сказал Пухов и заглянул в паспорт, — Гарусов Федор.
— Ну, заснул на скамейке, гражданин начальник, — нехотя стал объяснять задержанный. — С кем не бывает. Все равно ведь отпустите.
— Конечно, отпущу. Держать не имею права. Только в городских скверах больше не спать. И все же — зачем сошли с поезда?
— Город хороший показался.
— Хороший — верно. А почему не захотели назвать профессию?
Задержанный усмехнулся, достал из кармана карандаш, положил его на стол, потом, сделав в воздухе несколько медленных пассов, повел, загребая воздух к себе, — карандаш послушно пополз.
— Любопытно, — сказал Пухов. — А потяжелее?
Человек в кителе сделал пасс в сторону перекидного календаря, тот пошевелил листиками, как птица крыльями, и, пискнув, отодвинулся от края стола.
— Экстрасенс? — догадался начальник отдела.
— Есть немножко.
— Ну, календарь — это пустяк, а, скажем, что-нибудь килограммов на двести, — предложил Пухов. — Например, стол. Или нет, стол нельзя — оборвете телефон.
Федя внимательно оглядел кабинет, остановился взглядом на сейфе, пожевал губами, подошел, уперся в его стальной бок, сейф стоял неподвижно, как скала.
— Конечно, попробовать можно, — став подальше от сейфа, он напрягся, на лбу вздулась жила, ладони рук, направленные на сейф, покраснели.
— Ах ты, совсем забыл, он же привинчен к полу, — сказал Пухов. — Извините, ошибка. Ну, а что-нибудь еще?
Задержанный пожал плечами, подошел к столу, нехотя поднял на четверть наполненный графин, поморщился и стесняясь сказал:
— Если можно, чайнички с водой — три и пополнее.
— Один у нас, — сказал дежурный и сбегал за большим алюминиевым чайником, в котором по ночам, перед выездом на задержание, сотрудники отдела грели кипяток.
Человек в кителе поддел чайник ладонью, поднял его на манер гири, запрокинул голову, нажал во рту что-то пальцем, должно быть придавил язык, и, сунув носик чайника в рот, вылил. Чайник принесли еще два раза.
— Девять литров! — восхитился Пухов. — Вот это да!.. Ну что ж, не смею задерживать артиста, поезжайте дальше. Только осторожнее там на юге с ночевками и фокусами. Надеюсь, во второй раз не увидимся?
— Как знать, — загадочно ответил Федя, забрал паспорт и, щелкнув по-военному каблуками, вышел, а Павел Илларионович, заметив, что дежурный с восхищением смотрит на оставленный на столе чайник, сказал:
— Да, чайник — это серьезно. Это вам не карандаши катать. Чайник мне понравился.
Он хотел было добавить еще что-то, но тут снова распахнулась дверь и вошедший делопроизводитель положил перед ним пакет, запечатанный сургучной печатью, с пометкой «Вскрыть лично», а распечатав его, начальник милиции увидел казенную бумагу с номером и грифом, в которой было:
«Товарищу Пухову П. И.
По достоверным данным в ваш город поездом номер 245 из города Москвы вчера выехал. Желудков Виктор Афанасьевич человек без определенных занятий двадцати восьми лет рост средний волосы русые замечен фарцовке цель похищение произведения искусства особой ценности установите наблюдение выявите возможных сообщников арестуйте».
— Так, — сказал Павел Илларионович и забарабанил пальцами по столу. — Значит, особой ценности? Интересно!
Перечитав грозный документ и отпустив делопроизводителя, он стал вспоминать, где в городе имеются произведения искусства, но вспомнил только краеведческий музей. Потом на память пришел стоящий на вокзальной площади отлитый из бронзы памятник знаменитому почвоведу Докучаеву, который еще в 1882 году в книге «Наши степи прежде и теперь» учил, что засуху можно победить. Впрочем, Пухов тут же резонно решил, что памятник похитить один человек не в состоянии.
