У меня не было никакой раны, но я точно знала, что кровь — моя. И от этого мне было еще печальнее. Я обнимала его в последний раз, а он как-то небрежно посмеивался и не знал, как больно мне прощаться с ним.
Потом я изо всех сил старалась взлететь, убегая от Кирилла Сергеевича. Мне это почти удалось, но земля как будто тянула меня к себе, и время от времени мое тело снова обретало вес и устремлялось вниз, к земле, где мчался на своем сверкающем автомобиле Кирилл Сергеевич. Я даже видела сверху, как блестят его вспотевшие залысины, и мне было его очень жалко, потому что я знала, что ему меня никогда не догнать. Ему никогда не попасть в эту прозрачную, легкую пелену облаков, в которой я лечу, не чувствуя вокруг себя потоков воздуха.
Зато я чувствовала, как крепко в меня вцепился Ваня и не отпускал — до самого утра.
— Вань, а не страшно ночью бродить в одиночку по квартире? — спросила я его утром.
— Так я же не бродил… Я к тебе бежал, — резонно ответил он.
— А зачем?
— Не зачем, а от чего, — грустно опустил глаза Ваня.
— Отчего же, сынок? — Я поцеловала его волосы, так еще приятно пахнущие детством.
— От страха, — честно сказал он, прижался ко мне и неожиданно спросил: — Мам, а Каштанчик женат?
— Конечно, нет, — ответила я.
— А почему?
— Потому что я с ним в пятом классе в театр не пошла.
— Ну какая же дура! — искренне сказал Ваня. — Машина, конечно, у него не очень, но я думаю, тебе надо сходить с ним в театр.
— Ты точно знаешь? — спросила я.
Ваня улыбнулся. И ничего мне не ответил. А я подумала: хорошо, когда у тебя остаются еще два варианта. Целых два.
Я вздохнула и решительно набрала Левкин номер.
— Жалко, что все так грустно, — неожиданно сказал Ваня, так и стоявший рядом.
— А как бы ты хотел, чтобы было? — Я услышала, как Левка ответил «Слушаю», и нажала клавишу отбоя.
— Ну… — Ваня показал руками что-то очень большое над собой и вокруг себя. — Чтобы… чтобы ты всегда смеялась.
— А в небе всегда светило солнышко, да, Вань?
Он совершенно серьезно кивнул и спросил:
— А так нельзя? Так не бывает?
Он ждал ответа. Я знала, что должна сказать ему правду. И я ответила:
— Так бывает, Ванюша.
Я посадила его к себе на колени и обняла. Вот оно, мое большое — надо мной и вокруг меня… Любит, ревнует, страдает оттого, что я мало смеюсь. И очень, очень быстро растет. Быстрее, чем я успеваю что-либо понять о себе, о нем и о том, сколько же на самом деле в году солнечных дней.
