Лоренс Стерн - [8]

Как умилительна, например, сцена прощания Йорика с нищенствующим монахом в Кале! Но мы-то знаем, что поначалу, под влиянием минутной досады, он незаслуженно оскорбил брата Лоренцо и, может быть, не пожалел бы о своей грубости, если бы не боялся уронить себя в глазах своей прекрасной попутчицы.

Как восхищались и современники и потомство тем эпизодом "Сентиментального путешествия", где Йорик, случайно услышав заученную жалобу запертого в клетке скворца: {В подтексте здесь заключался шутливый намек на самого Стерна: на йоркширском диалекте название скворца было однозвучно с его фамилией, и в родовом гербе Стернов был скворец.} "Не могу выйти. Не могу выйти", - обращается с гневными словами обличения к Рабству - "горькой микстуре" народов, прославляет Свободу и рисует в своем воображении образ узника, чахнущего за тюремной решеткой! Наконец, вспоминает Йорик, "я залился слезами - я не мог вынести картины заточения, нарисованной моей фантазией". Что это - бескорыстное сочувствие ближнему, ненависть к рабству, любовь к свободе? Быть может; но Йорик не забывает упомянуть, что он неприятно озабочен отсутствием паспорта и что перспектива попасть в Бастилию - ведь Франция находится в состоянии войны с Англией! - кажется ему в данный момент весьма реальной.

Так рождается у Стерна юмор относительности, которым пронизано все "Сентиментальное путешествие". Умиленная чувствительность неразлучна с лукавой усмешкой. По сравнению с "Тристрамом Шенди", здесь проливают больше слез; но смеются ничуть не меньше.

Йорик - Стерн, так же как и Стерн - Тристрам, не прочь пошутить и над самим собой, и над читателем. Как бы дразня строгих пуритан-моралистов, он не скупится на фривольные намеки, щекотливые анекдоты, двусмысленные шутки. (Примером может служить "финал" последней главы "Сентиментального путешествия", рассказывающей о смешном происшествии на ночлеге в савойской гостинице: знай Стерн, что ему не удастся продолжить работу над "Сентиментальным путешествием", его, наверное, позабавила бы мысль о том, что до читателей так и не дойдет разгадка той оборванной на полуслове фразы - "...схватил горничную за - - ", - которой он кончил свой второй том.)

"Сентиментальное путешествие" было написано умирающим, который догадывался, что жить ему остается недолго. Тем большего восхищения достойно мужество писателя, который наперекор смерти славил жизнь во всех ее проявлениях. В отличие от Свифта и Вольтера, Дидро и Руссо, Стерн не был ни социальным мыслителем, ни политическим борцом. Но он указал искусству новые пути к познанию и изображению человека.

"Сентиментальному путешествию" обязано своим названием одно из самых значительных течений в европейской литературе второй половины XVIII века сентиментализм.

В своем развитии это течение вышло далеко за пределы "стернианства". Сентиментализм в лице Руссо, молодого Гете и Шиллера и других писателей "Бури и натиска" взрывал оптимистическую самоуспокоенность просветительства; просветительскому культу разума он противопоставлял свободное и бурное выражение мятежных страстей. По сравнению с "Исповедью" Руссо, "Страданиями юного Вертера" и "Прометеем" Гете или "Разбойниками" Шиллера, книги Стерна кажутся благодушными и "мирными". Но все же именно они - "Тристрам Шенди" и Особенно популярное за пределами Англии "Сентиментальное путешествие" положили начало эмоциональной "раскованности" и глубокому интересу к неповторимому духовному миру личности, без которых немыслим сентиментализм Руссо, Гете и Шиллера.

Романтики - Жан-Поль, Гофман, Нодье и другие - восприняли и оценили у Стерна прежде всего разорванность его картины мира, резкость переходов от возвышенной поэзии чувства к "презренной" бытовой прозе, от патетического к смешному; стернианский юмор относительности был истолкован ими в духе их романтической иронии. Генрих Гейне писал о Стерне в "Романтической школе": "Он был баловнем бледной богини трагедии. Однажды в припадке жестокой нежности она стала целовать его юное сердце так сильно, так страстно, так любовно, что сердце начало истекать кровью и вдруг поняло все страдания этого мира и исполнилось бесконечным состраданием. Бедное юное сердце поэта! Но младшая дочь Мнемозины, розовая богиня шутки, быстро подбежала и, схватив страждущего мальчика на руки, старалась развеселить его смехом и пением, и дала ему вместо игрушки комическую маску и шутовские бубенцы, и ласково целовала его в губы, и запечатлела на них все свое легкомыслие, всю свою озорную веселость, всю свою остроумную шаловливость.

И с тех пор сердце и губы Стерна впали в странное противоречие: когда сердце его бывает трагически взволновано и он хочет выразить свои глубочайшие, кровью истекающие, задушевные чувства, с его уст, к его собственному изумлению, вылетают забавнейше-смешные слова".

В этом поэтическом отрывке есть доля преувеличения: при всей драматичности своего восприятия мира, Стерн был далек от подлинного трагизма. Но характеристика Гейне драгоценна: это великолепный портрет Стерна-художника, написанный в романтической манере.