Лорд и леди Шервуда. Том 3 - [19]

– Давай не будем меряться благородством! – с тихой яростью предложил Вилл. – У меня есть своя голова на плечах. Я должен был думать, что делаю!

Услышав ее тихий вздох, Вилл укорил себя за гнев: Марианне и так досталось с лихвой.

– Позволь, я согрею тебя, – уже мягко сказал он. – Здесь холодно, стена ледяная, а ты в мокрой одежде, можешь простудиться насмерть.

Марианна рассмеялась, искренно развеселившись над его беспокойством о простуде. Вилл улыбнулся в ответ, бережно обнял ее и, усадив к себе на колени, прижал к груди, укутав поверх курткой так плотно, насколько мог. Марианна положила голову ему на плечо, и он скорее почувствовал, чем увидел ее взгляд, в котором оставался вопрос.

– Хочешь узнать, был ли сэр Гай прав и в другом? – невесело усмехнулся Вилл.

Она промолчала, и тогда он встретился с Марианной глазами и ответил:

– Да, прав. И мне тем более нет оправданий в том, что ты оказалась здесь. Я пошел на поводу у самого себя.

Она молча смотрела ему в глаза, в которых прежде видела только холод, отчуждение, язвительную усмешку, но очень редко – тепло. Он всегда держал ее от себя на расстоянии, и стоило ей лишь попытаться сказать ему доброе слово, как окатывал в ответ ледяной недоброжелательностью. И только сейчас она поняла, как ошибалась в его отношении к ней. Ведь именно он всегда оказывался рядом в трудные минуты, когда она нуждалась в поддержке и помощи. Она вспомнила все. Как он выхватил меч и встал плечом к плечу с Робином, когда стрелки требовали суда над ней. Как он бесцеремонно бросил ее в седло и, не слушая протестов, увез в лагерь, когда стрелки несли раненого Робина на плащах. Как он изводил ее в тот день постоянными напоминаниями о том, что она беременна. Как закрыл собой в трапезной от враждебных взглядов стрелков и объявил, что она ждет ребенка. Она разозлилась тогда на него, а он теми словами разом переломил отношение к ней стрелков, вырвал с корнем их недоверие к Марианне. Если бы она не отвлекалась на его враждебные или язвительные слова, а обращала внимание только на поступки, то давно бы поняла, что всеми его действиями руководило одно – забота о ней.

Она вспомнила день венчания, когда Вилл вызвался передать ее руку Робину, и, как ни торжественно было выражение его лица, в медовых глазах Вилла проскальзывали искры волнения и печали. Его губы, прижавшиеся к ее руке, были такими сухими и горячими, словно Вилл был смертельно ранен и напоследок припал к целительному источнику, позволив себе сделать только один глоток. А потом он передал ее руку Робину и весь обряд венчания простоял за спиной брата, сохраняя на лице безмятежно-спокойное выражение.

Даже Гай за пару коротких часов сумел разгадать чувства Вилла. И только она сама ни разу не заподозрила, не заметила его глубокой, горячей и так тщательно скрываемой любви.

– Я была слепа! – прошептала Марианна, закрывая глаза.

– К счастью для всех! – резко ответил Вилл. – И Робин, и я – мы очень старались держать тебя в неведении ради нашего общего блага.

Марианна распахнула глаза:

– Робин знает?

– Мне от него ничего невозможно скрыть, как и ему от меня, – усмехнулся Вилл. – Мы знаем друг друга столько лет, что каждый видит другого насквозь. Только однажды мы оба тоже ослепли – когда ты очутилась в Шервуде. – Посмотрев Марианне в глаза, он погладил ее по волосам и сказал: – Не беспокойся, Мэриан! Если мы останемся живы, а я очень на это надеюсь, то я никогда ни словом, ни взглядом не нарушу твоего спокойствия. Обещаю тебе!

Вилл отвернулся и устало прислонился затылком к стене. Марианна с грустью смотрела на его лицо, исполненное спокойной уверенности. Красивое, печальное лицо воина, никогда не отступающего от данного слова.

– Мне очень жаль, Вилл! – прошептала она.

– А мне нет, – ответил он, глядя перед собой. – Мое сердце было мертвым после гибели Элизабет. Ты оживила его и заставила биться вновь. Уже только ради этого, если бы время повернулось вспять, я пожелал бы, чтобы повторилось все, что произошло. Даже то, как я напугал тебя ночью в июле, потому что довел этим до слез, которые и тебя возродили к жизни.

Марианна медленно провела рукой по руке Вилла и тихо попросила:

– Поцелуй меня!

Он повернул ее голову так, чтобы видеть глаза Марианны, и с усмешкой спросил:

– Опять жалеешь меня, Саксонка?

– Нет, прошу.

Ее лицо исказилось. Разговаривая с ней, Вилл почти забыл о том, как она измучена. Сейчас же, при виде ее подрагивавших губ, сжимавшихся, чтобы удержать стон, он вспомнил об этом.

– Мэриан! – выдохнул Вилл и провел ладонью по ее лицу, стирая судорогу боли.

Она молча смотрела на него жаркими блестящими глазами, и он склонился над ней, осыпал нежными поцелуями ее лицо и, наконец осмелившись, прикоснулся губами к ее губам. Она вздохнула, расслабилась и приоткрыла губы, отвечая ему. И тогда он, забыв, где они, прильнул к ее рту, целуя так, как целовал только в мечтах: страстно, со всем жаром своего сердца, не в силах оторваться от ее искусанных в кровь губ. Но даже такие – опухшие и соленые от крови – они были сладостны и желанны, и он долго не мог заставить себя прервать поцелуй.