Лондонские тайны - [23]

— Вот что, Боб. Если ты не лжешь, если действительно красота ее не находится в противоречии с теми выражениями, в каких ты ее описываешь, то мы не прочь попробовать. Милорд, быть может, и возымеет склонность к ней.

— Об этом нечего и говорить, он будет от нее без ума!

— Подобная попытка, Боб, еще более необходима, в виду того, что, с переменою образа жизни я замечаю в милорде и перемену доверия ко мне. Вообрази, пожалуйста, любезный Боб, в прошлую неделю он так занялся отчетами по моим делам, что я был принужден дать его сиятельству самые строгие объяснения, чего прежде никогда не случалось!

— Ужели правда? — воскликнул удивленный Лантерн.

— Совершенно верно! И вот, в надежде упрочить мой пошатнувшийся кредит, я и хочу опять впутать его в прежние проделки.

— Не упускайте случая!

— Я хочу попытаться завтра же все устроить. Что же ты возьмешь за это?

— Дайте хоть тридцать золотых соверенов, — попросил Боб, сделав серьезную мину, — и вы запишете ее имя и адрес с моих слов.

— С ума что ли ты спятил, Боб! — воскликнул Патерсон. — И такую сумму за один лишь адрес.

— Нет, не за один адрес, но вместе и за имя самой очаровательной мисс, какую только можно найти во всем Лондоне.

— Но ведь целых тридцать соверенов!

— Э, пустяки! Если бы вы увидели ее, то меня, Боба, назвали бы глупцом за то, что я так дешево прошу. Вы бы не пожалели тогда ста гиней.

— Ты воображаешь, будто кроме тебя никто и не встретил бы эту мисс.

— О, если вы хотите сами искать ее, то сделайте одолжение! Но вряд ли будет удачна ваша экспедиция, направленная по обширному Лондону.

Делать было нечего. Патерсон встал и направился к бюро, между тем как Лантерн жадными глазами провожал каждый его шаг. Отперев конторку, Патерсон стал считать золотые монеты.

— Признайся, Боб! — говорил он, перебирая соверены. — Ведь очень не дешево. Ну, да что уж теперь толковать: я тебе верю. К тому же и деньги не мои. Только смотри — не обмани.

— Кажется, мистер, я еще ни разу не поступал бесчестно в отношении к вам! — с достоинством произнес Лантерн.

— Получи!

Довольный Боб опустил деньги в карман сюртука, а затем стал тихо диктовать адрес Патерсону: «Анна Мак-Ферлен. N 32, Корнгильская площадь, напротив Финчлэнской улицы. Кроме того, тут живут две сестры, старуха-мать или тетка… и мальчишка, вероятно, брат».

— Молокосос-то этот к чему тут замешался? — проговорил Патерсон.

— Конечно, помеха, но ведь если будет нужно — я с ним справлюсь.

Управитель, поняв движение Лантерна, в упор посмотрел на него и притворно рассмеялся:

— Судя по обширности твоих замыслов, ты, Боб, должен быть миллионером.

— Какое тут богатство, когда при такой дороговизне в Лондоне, иногда, право, не имеешь на что купить хлеба. Когда мне опять явиться к вам, мистер?

— Приходи завтра!

Поклонившись, Боб оставил кабинет управителя.

Патерсон позвонил и под влиянием новых впечатлений приказал слуге объявить осаждавшим кабинет беднякам, что по причине усложнившихся занятий управитель откладывает прием до завтра.

Глава шестнадцатая MORS FERRO, NOSTRA MORS!

Франк Персеваль не имел обыкновения прибавлять к собственной фамилии никаких титулов. Это происходило не из отвращения к ним, а просто из благоговейного почтения к имени своего рода, благородство и древность которого засвидетельствовала сама история. Не будучи старшим в роде, он должен был уступить, по английским законам, отцовские права и наследство своему брату, графу Фейфскому. Благородный граф, при всем желании помочь брату, не имел возможности обеспечить его, так как отцовское имение было небольшое. Притом же, граф, служа при дворе, не мог не жить на широкую ногу, ведя жизнь вельможи. Таким образом Франк должен был ограничиваться ничтожною суммою, поступившею на его долю.

Снисходительная мать, графиня Фейфская, оставшись вдовою, заметила недостаточные средства младшего сына и отдала ему часть собственного имения.

Сама она в это время жила в Шотландии с младшей двенадцатилетнею дочерью.

По отъезде матери, Франк переселился в Додлей-Гоуз, ее имение в Лондоне, и жил чрезвычайно просто, не имея ни лошадей, ни экипажей. Прислуга его состояла из ключницы и слуги, старика Джека — прямого, честного и всем сердцем преданного своему господину.

Через день после бала в Тревор-Гоузе доктор Стефан Мак-Наб пришел навестить Персеваля. Привыкнув издавна видеть молодого доктора, старик Джек уважал его, подобно своему господину, и вполне радушно провел в кабинет, попросив подождать хозяина.

— Да где же твой хозяин? Я рассчитывал застать его дома, — сказал Стефан.

— Еще утром вышел мой господин, — ответил слуга, — но не знаю куда. Надеюсь, он скоро воротится.

Доктор сел близ камина и обвел взглядом комнату.

— Все здесь в том же порядке, — проговорил он. — Вон наши любимые книги, за которыми мы вместе просиживали ночи. Вот и статуэтка герцогини Беррийской, и массивный герб рода Персевалей.

— И как интересна история герба! — заметил слуга.

— Не угодно ли, я расскажу?

— Нет, Джек, когда-нибудь после.

— Ну, хорошо! — отвечал слуга, подумав про себя: — «Ему и это не любопытно, видно, что не дворянин».

Пока Стефан рассматривал украшения и редкости кабинета, все это время находился при нем и слуга.