Лондонские оборотни - [11]

Это был волк. Но какой-то поистине фантастический волк, который для Таллентайра с его убеждениями не вмещался ни в какие рамки. Таллентайр почувствовал, что сейчас вспыхнет жуткий бой, но не мог поверить, что обычный серый волк способен одолеть невиданное чудище. Баронет попытался встать, но голова кружилась и мысли были слишком затуманены.

Удар, который нацелил на него Сфинкс, если то вообще был удар, перешел в скользящий боковой бросок по прыгающему волку. Острые когти не вонзились в зверя со всей силой, но лишь оставили кровавые борозды на боку, и темная кровь выступила на бледной шкуре. Волк отлетел в сторону, но, едва приземлившись, быстро, хотя и не без усилий, развернулся, намереваясь немедленно продолжить сражение. Таллентайр ощутил нелепое желание закричать, приказывая волку бежать и спасаться. Сфинкс отступил на полшага, и на его лице отразились сомнение, недоумение и неуверенность, но затем его крылышки опять забили, он поднялся на задние лапы, выставил вперед свои страшные когти, и приготовился к бою. Таллентайр вновь попытался достать из кармана запасные патроны, но что-то вновь помешало ему. Как будто все тени вокруг были в союзе со Сфинксом. Они, казалось, готовы были драть его когтями тьмы, им не требовалось разрывать его плоть, они хотели дотянуться до его души.

Баронет уронил незаряженную двустволку. В голове у него слышался грозный рев, как будто вся окрестная тьма наваливалась на него, и выла в гневе и радости. Он чувствовал, что ни на миг не может задержать дыхание, что нет воздуха для его изнуренных легких. В груди возникла боль, как будто ее все крепче стискивал железный обруч. Он пристально всматривался в тьму, пытаясь увидеть начинающийся бой между маленьким серым зверем и огромным черным чудовищем. Но разобрать он смог только безумное, все ускоряющееся мелькание черных и белых пятен, клубящееся и смещающееся, лишенное какого-либо смысла.

«Как», — подумал он, ликуя и дрожа от облегчения, — «да быть этого не может. Я отравлен и вижу все это в бреду. Это меня, а не Дэвида укусила змея. И это я, а не он, лежу в постели и выкрикиваю названия того, что меня преследует!» Похоже, что так и было, он почувствовал беспричинную уверенность, что именно его, а не Лидиарда, должна была ужалить змея. Ему повезло, теперь он взял на себя эту ношу, чтобы облегчить положение друга, он занял место юноши.

Воодушевленный сознанием справедливости происходящего, он все боролся и боролся против тьмы, но она не позволяла ему дышать, и он не мог найти средство себя поддерживать. В конце концов, он упал, да так, словно пролетел сквозь гору, сквозь самую земную кору, и вот угодил в невыносимо унылую и безотрадную преисподнюю, где невозможно что-либо чувствовать. И все-таки чувствовал. Извращенно, с великим удовольствием и облегчением, ибо знал, что это, разумеется, сон, навеянный сочетанием нездоровой пищи и последствий борьбы и потрясения. В его душе не было сомнений, что он пробудится, когда настанет пора, и обнаружит, что мир таков, каким был прежде: реальный, прочный, постижимый.

Последним, что он услышал, был голос иезуита, испустившего вопль отчаяния, подобный тому, каким разразился Уильям де Лэнси, призывая их на встречу с абсурдом. «Не бойся, мой суеверный друг», — Вскричал Таллентайр тоном великодушного спасителя. — «Ибо воистину нечего бояться в такой преисподней, как эта, откуда мы в свое время будем вызволены возвращением к бодрствованию и разуму».

5

Ко времени, когда сэр Эдвард, наконец, пробудился от неестественного сна, солнце стояло высоко в небе, а Дэвид Лидиард потрудился под ним куда дольше, чем это можно было делать с удовольствием. Даже на этой высоте трудно было выносить полуденную жару. Лидиард не предпринял попытки похоронить священника, не попробовал он и сколько-нибудь методично искать де Лэнси. Он все еще был очень слаб после змеиного укуса. Он никак не ожидал, что на него так тяжело подействует подобная малость, не сравнимая даже с укусом, который достался ему близ Каира, когда зуб кобры проник сквозь ткань брюк. Он пробудился, полный воспоминаний о жутких видениях, которые не улетучились, как это обычно бывает с воспоминаниям о сновидениях. Но он нашел, что вполне здоров, и чувство благополучия доставляло ему удовольствие, пока он не выбрался на солнечный свет и не увидел, какое страшное несчастье обрушилось на его друзей, пока он был в беспамятстве.

Его лихорадка полностью прошла, но ему пришлось напрячь силы до предела, чтобы перенести тело сэра Эдварда от скал к палатке, и уложить своего пожилого друга в гамак. Сначала он опасался, что баронет умрет от той самой таинственной напасти, которая сгубила иезуита, но, в конце концов, успокоился, убедившись, что сердце Таллентайра бьется четко и ровно. А отсюда оставался и короткий шаг до мысли, что этот человек рано или поздно очнется от своего загадочного сна, и, что, пока это не случилось, нет смысла пытаться объяснять, что случилось. В ожидании пробуждения Таллентайра Лидиард решил попробовать сделать что-то полезное, насколько позволят силы. Он прошел в другую палатку, чтобы взглянуть на имущество отца Мэллорна. Как он полагал, это долг его и Таллентайра разыскать родных священника в Англии и сообщить о его смерти, а в случае, если таковых не обнаружится, сообщить имеющим к нему отношение служителям церкви.