Лондон, любовь моя - [37]

— Мы так долго были под кайфом, что не заметили, как времена изменились. Мы уже сделали все, что собирались. Нам нужно либо сворачиваться, либо искать новые цели. Хватит дурить.

Ковырялся у меня в спинном мозгу сказал что процесс регенерации идет нормально меня конечно всего затрясло я мог бы умереть там от их лечения…

Косяк шел по кругу. Маммери не разделял всеобщего недовольства дискуссией.

— Мы должны сохранять веру, старина, — поднял воспаленные глаза Пит Балдок, одетый в зеленую вельветовую рубашку. — Пусть все эти ублюдки работают на «Саунд» и «Виллидж войс». Но что плохого в лозунге мира и любви?

— Это мог быть наш шанс, понимаешь? — Гладко выбритый, с круглыми серыми глазками и грязными светлыми волосами, молодой человек, который сидел рядом с Маммери, был ему незнаком. — Понимаешь?

Маммери затянулся как можно глубже и стал ждать следующей затяжки. Он начал расслабляться. Только теперь он понял, как нервничал в обществе своего двоюродного брата. Гашиш поплыл в голове, и он решил оставаться на собрании до конца.

— Это уже история. — Он почувствовал, что должен внести свой вклад в разговор. — Дик прав.

— Но мы не можем отказаться от революционной стратегии! — Похожий на дровосека своей окладистой черной бородой и рубахой из шотландки, Джим Эневольдсон, американский редактор «Френдз» четвертого состава, всего месяц как приехал из Амстердама. — Не могу поверить, что это происходит!

Спор становился абстрактнее по мере того, как народ обкуривался. В этой знакомой ситуации, когда ни от кого не требовалось никакого действия, Маммери чувствовал себя уютно. Он был уверен, что Золотой век закончился с распадом «Биттлз». Он был старше большинства присутствующих и поэтому помнил реальный ужас пятидесятых. Теперь он наслаждался жизнью. Ни о какой другой, лучшей, чем эта, он и мечтать не мог. Воинскую повинность отменили как раз перед его призывом, экономика начала приходить в чувство, и теперь он не собирался жаловаться.

В полшестого Дик Баррон поднялся из-за стола:

— Я иду в «Нелл Гвинн».

Маммери отправился с ним. Они весело протопали вниз по ступенькам, вышли на запруженную Друри-лейн, а оттуда — на Холборнский виадук, в свой любимый кабачок с лепниной ярких фруктов в красных, зеленых и желтых тонах и огромными зеркалами в дубовых рамах. Когда-то давно Маммери часто бывал здесь наверху в «Новых социалистах».

— Если хочешь продаваться, Дик, продавайся красиво и дорого. — Маммери заказал им обоим по порции двойного виски. — Я теперь постоянно сотрудничаю с «Городом Лондоном».

— А я сочиняю беллетристику. И песни пишу, конечно. — Положив локти на массивную барную стойку, они смотрели на входящих. Баррон наклонился поближе к Маммери: — Видишь того типа в углу? — Он показал на узколицего седовласого господина лет пятидесяти, который одиноко сидел за маленьким столиком у открытой двери. — Это тот самый коп, который арестовал меня два года назад. Приходит сюда каждый день, меня даже не узнает. Как трогательно, да?

— Думаешь, он знает, кто ты?

— Да он нас с тобой не сможет отличить друг от друга.

Полицейский повернул голову и посмотрел на них осторожным собачьим взглядом. Дик Баррон поднял стакан и подмигнул:

— Добрый вечер, офицер!

Маммери испытывал страх перед возможным арестом, а потому занервничал и принялся смотреть в сторону, будто не имея отношения к провокации Баррона.

— А ты знаешь, какой сегодня день? Я писал об этом в своей колонке. День желудя, и пенсионеры Челси украшают одежду дубовыми листьями в память о реставрации Карла Второго.

Какая жуткая трагедия с этими несчастными младенцами. А миссис Салим еще жива? Я нисколько не желаю следовать их традиции, но надежда небольшая. Люди не так уж плохи, за мной ухаживали очень заботливо. Засадить бы ей по самые помидоры живо узнала бы кто я такой. Йюзмеден йюзмее фарк вар. Я все это давным-давно видел в Уиклоу.

— Прошлое бьет меня по лицу, как сорванный ветром парус. Угрожает, хочет меня задушить. Оно словно приклеилось к моему телу. — Театральным жестом «Харгривз» погасил окурок. На нем были мешковатые вельветовые штаны, а красной кожей и спутанными волосами он был похож на куклу. — Не уходи, Хизер. Побудь еще. У тебя куча времени.

— Мне нужно успеть на поезд. Я сказала матери, что буду дома к ужину. Я понимаю, Джо. — Осторожно, чтобы не замочить пивом рукав, она протянула руку погладить его. Ее прерафаэлитские волосы сочувственно коснулись его лица. — Мы ведь увидимся завтра, правда? В школе.

— Я боюсь сегодняшнего вечера. Понимаю, что это звучит слишком драматично…

Она поднялась прежде, чем он успел в очередной раз пригрозить самоубийством. Сняла с вешалки красный плащ. В «Нелл Гвинн» становилось слишком шумно. Люди из «Интернешнл таймс» обступили седого коротышку и горланили о новых наездах полиции на их редакцию.

— Я позвоню тебе, если смогу, — сказала она. — Позже.

— Сколько таких, как я? В эту секунду? Сегодня вечером? Все они похожи на меня? Я отыскал его. Я искал его по всему городу. Милая, вернись ко мне.

Хизер Черчилль стало очень стыдно, и стыд придал ей сил.

— Допей свое пиво и иди домой, Джо. Или заночуй в Ноттинг-Хилле. Леон всегда рад тебя видеть.