Лондон бульвар - [15]

Стоит Нортон, голову повесил, говорит:

— Господи, что они с тобой сделали?

— Все самое худшее.

Он посмотрел на банный халат, ничего не сказал, потом спросил:

— Войти можно?

— Почему нет?

Глянул на почти пустую бутылку:

— Расслабляешься?

Я проигнорировал вопрос, зашел, плюхнулся на софу. Сказал:

— Там в холодильнике пиво есть.

— Да, хлебну немного.

Открыл банку, сел напротив меня, говорит:

— Извини, Митч. Я думал, ты за мной подорвешь.

— А я не подорвал.

Он попытался возмутиться:

— А я тебе разве не сказал? Не говорил, что ли, если круто будет, сваливай?

— Я, наверное, забыл.

Он сделал большой глоток, посмотрел на меня:

— Не беспокойся, Митч, мы их сделаем, да?

Я совсем расклеился — и сердиться не мог. Оставим на потом. Он бросил на стол толстую пачку денег, сказал:

— Самое малое, что я могу заплатить, о'кей, старина?

— О'кей.

Пытаясь выглядеть дружелюбным, полюбопытствовал:

— А что за работу ты нашел?

Я ему все рассказал, даже как дворецкий толстяка отделал. Он говорит:

— Старуха?.. Так ты ее греть, что ли, будешь?

— Не пори чушь.

— Расскажи мне еще раз о «Серебряном призраке».

Черт бы побрал эту выпивку, но я рассказал, и, наверное, рассказал слишком много. Надо было видеть, как у него глаза загорелись. Но, как я уже сказал, я тогда вообще ничего не замечал. Он говорит:

— Пахнет поживой.

— Что?

— Надо бы зайти.

— Эй!

— Да ну, брось, Митч, все как в старые добрые дни… Будет тонна

бабла

                ювелирка

                                картины.

Я поднялся — в банном халате я выглядел, конечно, не очень круто, — сказал:

— Билли, забудь об этом. Как ты думаешь, копы кого первым дернут?

— Да ладно, просто сказал. Я пойду.

В дверях я предупредил:

— Я серьезно, Билли, держись от этого дома подальше.

— Ладно, Митч, век воли не видать.

Опять в койку. Посмотрел на остатки «Буша». Сон сморил меня раньше, чем я дотянулся до бутылки. И я был очень рад этому, когда проснулся утром в понедельник — потрепанный и грязный, но более или менее готовый к работе.

Зазвонил телефон. Доктор Пател. Он организовал всё, что нужно для похорон, и спрашивал, нужны ли какие-нибудь дополнительные услуги. Я сказал, что нет. Джои похоронят во вторник вечером. Я поблагодарил доктора, и тот повесил трубку.

Вы же знаете, метро у нас на последнем издыхании, поэтому иногда приходится ездить на автобусе. И снова Холланд-парк показался чуть ли не другой планетой.

Джордан открыл входную дверь, как только я к ней подошел. Посмотрел на меня неодобрительно, говорит:

— Несчастный случай?

— Слишком усердная тренировка.

— Вам здесь нельзя.

— Что, простите?

— Для работников вход через задний двор.

Мы обменялись взглядами, я запомнил это на будущее.

С заднего двора зашел в кухню. Выглядела она как в «Слуге». И, увы, за кухонным столом не было Сары Майлз.[18] Вошел Джордан, предложил:

— Чай… кофе?

— Кофе сойдет.

Он начал прилаживать фильтры, я спросил:

— Кофе настоящий?

Он натянуто улыбнулся, махнул рукой на шкаф и сказал:

— Здесь мюсли, кукурузные хлопья, хлеб для тостов. Что хотите.

Я кивнул. Он посмотрел на меня, добавил:

— Или вы привыкли к овсянке?

Теперь была моя очередь натянуто улыбнуться. Я спросил:

— Вы тут один за всех?

— Мадам больше никто не нужен.

Кофе закипел. Запах был отменный, это точно. Одно из постоянных разочарований: кофе никогда на вкус не бывает так же хорош, как его аромат. Взял чашку, попробовал, говорю:

— Черт, хороший кофе.

Он поднял указательный палец, говорит:

— Мадам не позволяет ругаться в доме.

— А она нас слышит?

Ответа не последовало. Я достал пару таблеток болеутоляющего, проглотил их, запил кофе. Джордан спросил:

— Сильно болит?

— А вы как думаете?

Он вышел. Вернулся с какими-то пакетиками, сказал:

— Размешайте один в стакане воды, эта штука просто чудеса творит.

Терять мне было нечего, взял стакан, разорвал пакетик, высыпал, добавил воды. Вода стала розовой.

— Красивый цвет.

— Мадам получает их из Швейцарии.

Я выпил: вкус сладковатый, но не противный. Говорю:

— Хоть я и люблю поболтать, но пойду-ка лучше поработаю.

Джордан мне:

— Вы ведь здесь для этого, не так ли?

В гараже я еще раз восхитился «роллс-ройсом». Я бы дорого дал, чтобы на нем порулить. Долго переодевался в комбинезон. Нос болел как сволочь. Сверился с графиком работ:

Понедельник — покраска.

Очень хорошо. Оконные рамы и ставни действительно не мешало покрасить… Вытащил лестницу, принялся смешивать краску. Прошло полчаса, и я почувствовал облегчение. Боль, которая корежила мое тело, ушла. Я сказал вслух:

— Господи, благослови Швейцарию.

Одна из самых полезных вещей в тюрьме — это плеер «Уокмен». «Уокмен», и еще телохранитель. Надеваешь наушники — и улетаешь. Но на прогулке этого делать не стоит. Тут ты обязан быть бдительным на все сто процентов.

Прислонил лестницу к стене, надел наушники. На кассете была Мэри Блэк.

Она зажигательно пела «Все еще верую» — странные молитвы в неподходящих местах.

Веруйте.

Войдя в рабочий ритм, я даже не заметил, как оказался у окна спальни. Увидел кровать под балдахином. Потом появилась Лилиан в шелковом халате. Я подумал: «Ого, лучше свалить отсюда».

Но даже не пошевелился.

Она сняла халат. Охренительно голая. Тело в великолепной форме. У меня встал. Потом она начала медленно одеваться. Черные чулки и шелковое нижнее белье. Посмотрела вверх, улыбнулась одними уголками губ. Я отодвинул лестницу, мозги аж вскипели. Мэри Блэк пела «Ярко синюю розу», но я уже не слушал. Передвинул лестницу к другому окну, занялся им.