Ломоносов: к 275-летию со дня рождения - [9]

В его философии было немало идей, созвучных науке Нового времени, эпохе Просвещения, но ее сутью, основной направленностью оставался компромисс между разумом и верой, наукой и религией. Монадология Лейбница сильно потускнела в системе Вольфа, она лишилась лучших своих сторон, отражавших блестящие диалектические прозрения ее создателя. «Простые сущности» были столь же нематериальны, что и монады, но в них уже не было того богатства содержания, которое подразумевалось у Лейбница; в каждой из них уже не заключались связи и отношения, свойственные миру, они перестали быть «живым зеркалом вселенной». Исчезли монады, понимаемые как центры сил — субстанциальность и активность у Лейбница выступают неразрывными понятиями,— появились «простые сущности», лишенные имманентно присущих им живых, деятельных сил. При этом вновь вставал вопрос о происхождении сил, ответа на который Вольф старался избежать, но при необходимости приходилось возвращаться к трансцендентному, метафизическому их источнику.

В философии Вольфа заметно влияние идей Лейбница о предустановленной гармонии, хотя они тоже претерпели определенную трансформацию, реализуясь в представления о строго упорядоченном, разумном мире, в котором все предусмотрено творцом наилучшим образом. Ф. Энгельс писал по этому поводу: «...плоская вольфовская телеология, согласно которой кошки были созданы для того, чтобы пожирать мышей, мыши, чтобы быть пожираемыми кошками, а вся природа, чтобы доказывать мудрость творца» (1, 20, 350).

Следы идей о предустановленной гармонии видны не только в телеологических воззрениях Вольфа. У Лейбница монады не сообщаются между собой, не могут оказывать влияния одна на другую, действительной связи между ними нет, каждая из них замкнута на самой себе, но они созданы таким образом, что действуют как бы находясь в неразрывной связи между собою, в силу предустановленной гармонии состояние каждой монады соответствует состоянию всех других. В учении Вольфа тоже ослаблено внимание к реальному взаимодействию, данные о действительных взаимосвязях не были в центре его интересов. Мир в целом представал на редкость рациональной конструкцией, созданной идеальным механиком. Чтобы проникнуть в замысел механика, предлагалось не столько отправляться от эмпирии, хотя ценность эмпирического материала не отрицалась, сколько следовать логико-умозрительным путем. Рациональное преобладало над эмпирическим в системе воззрений Вольфа.

В работах Ломоносова «О превращении твердого тела в жидкое, в зависимости от движения предсуществующей жидкости» (1738), «О различии смешанных тел, состоящем в сцеплении корпускул» (1739), написанных в Марбурге, многое перекликается с будущими его трудами, основанными на мировоззрении, сильно отличающемся от вольфовского. Он выбрал свой путь в науке и философии, но годы пребывания у Вольфа не прошли бесследно, они дали ему — вспомним замечание А. И. Герцена, что немцы были приучены «к страшному умственному напряжению вольфианизмом»,— хорошую тренировку мышления.

В период пребывания в Германии наибольшей теоретической насыщенностью отличались отношения Ломоносова с Вольфом, общение во Фрейберге с Генкелем было менее плодотворным.

И. Ф. Генкель получил медицинское образование, занимался медицинской практикой, но потом увлекся горной наукой — минералогией. Собирая образцы руд и минералов, он создал минералогический кабинет, ставший гордостью Фрейберга. Наиболее ценным в его трудах было стремление использовать химический анализ в минералогии. Во Фрейберге он организовал химическую лабораторию. Объединение химии с минералогией было весьма прогрессивным явлением, но сочинения Генкеля отражали начальный этап этого процесса, в них сведения, факты, наблюдения переплетались со средневековыми идеями, наивно-эмпирическими представлениями. Будучи по преимуществу эмпириком, Генкель, как писал о нем Ломоносов, «презирал всякую разумную философию». После курсов вольфианской физики и метафизики Ломоносову, которого всегда влекли глубинные проблемы познания, касающиеся основания вещей, трудно было найти взаимопонимание с Генкелем, хотя его глубоко интересовали и химия, и геология. В саксонских рудниках он наблюдал технику геологической разведки, маркшейдерского и плавильного дела, его внимание простиралось «больше к практике, которая везде была перед глазами» (3, 5, 521).

В Германии Ломоносов не оставлял своих занятий словесностью. В немецкой литературе в те годы развертывалась бурная полемика вокруг нарождающегося классицизма. Лидером немецкой поэтики классицизма выступал И. К. Готшед, принадлежавший к увлеченным последователям вольфианского рационализма. Но симпатии Ломоносова были не на его стороне, хотя он хорошо знал его произведения, следил за его журналистской деятельностью. Он отдавал предпочтение поэзии И. X. Гюнтера, яркой, выразительной, не чуждающейся ни живописных реалий быта, ни исторической патетики. В произведениях Гюнтера — они служили неизменным объектом критики для Готшеда — проявлялся сенсуализм позднего барокко, создававший ощущение реалистического изображения