Логово зверя - [29]

Он, тем не менее, не отрывал от них, а точнее, от Марины, взгляда ещё некоторое время – до тех пор, пока девушки, вооружившись мыльницами и полотенцами, не отправились на речку. Юра проводил их долгим, пристальным взором, пока они не исчезли за пышными зарослями, скрывавшими от глаз берег реки, постоял на месте с замкнутым, немного рассеянным видом, глядя себе под ноги и лишь изредка – по сторонам. Но после того как на него пару раз налетели и чуть не сбили с ног неугомонные студенты, беспрерывно курсировавшие, как кровь по венам, по всему лагерю, он почёл за лучшее отойти в сторонку и подыскать для себя более спокойное и малолюдное пристанище.

И вскоре нашёл такое. Сразу за лагерем, подступая к нему вплотную, высился небольшой по площади, но необычайно густой лесок, состоявший из близко стоявших друг к другу рослых ветвистых деревьев, отбрасывавших плотную освежающую тень. Побродив по нему немного, Юра присел на полуразвалившийся почернелый пень, обросший снизу мхом, огляделся вокруг, послушал мелодичные трели птиц, приятно ласкавшие слух, чего совсем нельзя было сказать о нестройном человеческом гомоне, доносившемся из лагеря. И постепенно так ушёл в себя и свои мысли, что совершенно не обратил внимания, что рядом с ним давно уже нет его друга, который, очевидно, нашёл себе занятие поинтереснее, а возможно, и новых друзей, – при Пашиной общительности это было бы неудивительно.

Но Юру это сейчас слабо волновало. Он был слишком занят своими переживаниями и воспоминаниями о недавнем прошлом, которые проплывали перед ним одно за другим. Причём мысли о загадочном лесном обитателе, о котором он не знал, что и думать, и мог лишь теряться в догадках, всё более перемежались думами о милой золотоволосой девушке, повстречавшейся ему так нежданно и так быстро, почти молниеносно, запавшей в его сердце. И оба два чувства, одинаково сильных и внушительных, – пережитый страх и рождавшаяся любовь – причудливо переплетались в его душе, заставляя его поочерёдно ощущать то глухое, временами нараставшее беспокойство и тревогу, то смутное приятное волнение, разливавшееся по телу мягкой тёплой волной и заставлявшее сердце замирать в сладкой истоме…

Крики, более громкие, чем обычно, достигшие вдруг его слуха, вывели Юру из раздумчивого забытья. Он повернул голову в сторону лагеря и стал вглядываться в промежутки между деревьями, пытаясь понять, что там происходит. В лагере царила суматоха. Люди бегали туда-сюда, размахивали руками, галдели и выкрикивали что-то неразборчивое.

Юре не очень-то хотелось вставать с насиженного места и идти выяснять, что там случилось у этих беспокойных археологов, до которых ему в общем-то не было никакого дела. Но любопытство одержало верх, и он после некоторых колебаний всё же поднялся с пня и направился обратно.

И первым, кого он встретил, подойдя к палаткам, был вездесущий Владик, стремительный, возбуждённый и болтливый более, чем обычно. Увидев Юру, он тут же подбежал к нему, и, дёргаясь, заикаясь и брызгая слюной, зачастил:

– Там это… на речке… того… девка одна утонула! Только что!.. Бежим смотреть!

Юра чуть скривился. Он совершенно не разделял Владикова энтузиазма, и у него не было ни малейшего желания смотреть на утопленницу. Он хотел было вежливо, но твёрдо отказаться от этого заманчивого предложения, как вдруг замер и побледнел. Страшная мысль мелькнула в его мозгу. Он вспомнил о Марине, которая незадолго до этого отправилась вместе с подружками на речку. Проглотив застрявший в горле комок, он мрачно взглянул на Владика и проронил:

– Идём!

И твёрдым, размеренным шагом двинулся вперёд. Владик вприпрыжку устремился за ним, подбегая к нему то справа, то слева, как надоедливая собачонка, и сообщая подробности случившегося, которые уже успел откуда-то узнать. Юра, впрочем, не слушал его. Он шёл, сдвинув брови и стиснув зубы, устремив нахмуренный взгляд вдаль и напряжённо думая о чём-то.

На берегу было многолюдно. Казалось, сюда, привлечённый чрезвычайным происшествием, сбежался весь лагерь. У всех были возбуждённые лица и горящие глаза, всех буквально распирало любопытство. В однообразной, скучноватой жизни археологов, оживляемой лишь выпивкой, сплетнями и кратковременными романами, этот несчастный случай обещал стать самым знаменательным и запоминающимся событием летней практики.

Однако, к счастью, всё оказалось далеко не столь трагично. Пущенные кем-то и быстро разнёсшиеся слухи о гибели одной из студенток оказались ложными. Девушка была жива, и жизни её вроде бы ничто уже не угрожало. Но она по-прежнему была без сознания, и все попытки привести её в чувство были пока что безрезультатны.

У Юры отлегло от сердца, когда он увидел её. Это была не Марина. Это была её подруга, та самая маленькая насмешливая девушка с пышной причёской и живыми чёрными глазами, которая подняла его на смех. Но теперь ей было явно не до смеха – её лицо побледнело и осунулось, черты заострились, приоткрытые губы посинели. Она лежала на прибрежной траве, запрокинув голову и чуть раскинув руки, неподвижная и совершенно безучастная к окружающей сутолоке и шуму, невольной причиной которых она была. Вокруг неё хлопотливо и немного бестолково суетились её перепуганные, заплаканные подружки, в том числе Марина, ничем не могшие ей помочь и лишь чисто по-бабьи голосившие и заламывавшие руки. Остальные же не делали и этого, просто стояли, глазели, обменивались мнениями о случившемся и время от времени подавали более-менее сочувственные – а порой и не очень – реплики.