Логово Белого червя - [16]

— Начинайте, сэр.

— Предположим, что инстинкт мангуста говорит ему, что змея определяется по какому-то конкретному физическому признаку. Допустим, по запаху. И если мангуст нападает, вдруг почувствовав нечто подобное, это объясняет мнимую беспричинность его атаки, не так ли?

— Логично! — кивнул Адам.

— Ты рассказывал мне, что негр унес из «Рощи Дианы» убитых твоим мангустом змей. Разве не мог их запах следовать за ним?

Конечно, мог. Точнее, так оно и было. Как я раньше об этом не подумал? А есть ли какой-нибудь надежный способ проверить, сколько времени вообще могут держаться запахи? Мне вот что пришло в голову: если, допустим, в каком-то месте запах сохранялся в течение нескольких тысячелетий, он ведь может быть очень устойчивым, верно? И тогда не может ли он пропитать любого — независимо от его внутренней сути: добр он или зол, — кто постоянно находится в подобном месте? Я спрашиваю потому, что леди, на которую бросился мой мангуст, живет в поместье, носившем некогда название «Логово Белого Червя». И если это так, то наши трудности неизмеримо возрастают. Это меняет дело в корне. Если здесь замешаны вопросы морали и духа, то мы можем оказаться в центре борьбы Добра и Зла прежде, чем поймем, что происходит.

Сэр Натаниэль угрюмо улыбнулся:

Что касается твоего вопроса, то отвечу: пока что мы не научились точно определять то время, за которое запахи полностью рассеиваются, но, во всяком случае, за несколько тысячелетий он определенно выветрится. Что же касается твоего предположения что физическое явление может стать причиной изменений чьей-то морали, то должен признаться, что никогда не встречал доказательств подобному. К тому же не забывай, что и «Добро» и «Зло» — понятия весьма растяжимые, особенно, в масштабах мироздания. Да оно само является следствием их противоборства и взаимодействия. Но я все же вынужден признать, что, в свете последних событий, считаю допустимой любую гипотезу. До тех пор, пока нам не станет понятна малейшая деталь происходящего, мы не можем себе позволить исключить мотива сверхъестественного.

Тогда у меня к вам еще один вопрос. Если допустить, что из прошлого до наших дней действительно дошли эманации неких сил — условно назовем их «атавизмы», — то ведь должно же быть какое-то равновесие: например, если запах древнего чудовища может сохраниться в его первозданной силе, то не может ли сохраниться и нечто из того, что было выражением сил Добра?

Сэр Натаниэль на минуту задумался:

— Мы должны быть очень осторожны и не путать мораль с физиологией. И хотя ты все время заостряешь внимание на первом, мне думается, нам пока следует опираться на второе. Что касается морали, то у нас есть некоторые доказательства для веры в религиозных высказываниях. Например: «Горячая молитва истинно верующего горами движет». Это к вопросу о Добре. А вот о Зле не сказано ничего подобного. Но если принять это изречение за основу, то тогда нам не следует бояться никаких «жутких тайн»: они превращаются в цепь вполне одолимых препятствий.

— Простите, сэр, не могу ли я вернуться сейчас к чисто практической стороне нашей проблемы? Точнее, к историческим фактам? — внезапно изменил ход беседы Адам.

Сэр Натаниэль согласно кивнул.

— Мы уже говорили об истории (по крайней мере, известной нам) таких мест, как «Кастра Регис» и «Роща Дианы» (она же — «Логово Белого Червя»). Я хотел бы знать, действительно ли им присуще то, что мы условимся называть «эманациями» Зла? И распространяется ли это на соседние поместья?

— Какие, например?

— Например, на этот дом и ферму «Мерси».

— Вот мы и пришли, — улыбнулся сэр Натаниэль, — к обратной стороне вопроса. Его светлой стороне. Для начала, разберем ферму «Мерси». Когда во времена римлян Августин был направлен папой Григорием нести христианство в Англию, он был принят и взят под защиту королем Кента Этельбертом, женатым на дочери короля Парижа, христианина Шариберта. Королева помогала Августину чем могла: она основала женский монастырь памяти Коломбы и назвала его Sedes Misercordioe — «Дом Милосердия». А так как этот край тогда назывался Мерсией, то в названии переплелись оба значения. Поскольку «Коломба» переводится с латыни как «голубка», изображение голубки стало официальным символом монастыря. Увлекшись этой идеей, королева даже решила устроить там голубятню. И начало ей было положено, когда однажды ей подарили дикую лесную голубку, с обычными темными перьями, но у которой по игре природы вокруг шеи и на голове перья были белыми, словно на ней был монашеский капюшон. Монастырь процветал около ста лет, до прихода к власти короля Пенда, который, впав в язычество, приказал его разрушить. Несмотря на это, «голубки» уже были хорошо известны во всех католических общинах и имели там довольно большое влияние, поэтому им удалось сохранить свой устав на долгие годы изгнания. Спустя сто пятьдесят лет король Оффа возродил в Мерсии христианство, и под его покровительством монастырь святой Коломбы был вновь отстроен и вскоре вернулся к прежнему процветанию. Затем, по прошествии времени, он пришел в упадок, а после был закрыт. Но он оставил добрую память об огромном труде «голубок», проделанном ими во славу Господа, и об их искренней набожности. Так что если добрые деяния, молитвы и подвижничество способны оставить какие-то эманации, то ферма «Мерси», можно считать, стоит на святой земле.