Лога - [21]

— А чего такое?..

— Чего такое?! — передразнил Яков. — Где был, спрашиваю?

— Где был, там уже теперь нету.

— Ишь ты, как отвечаешь.

Макар молчал, уписывая с жадностью круто посоленный ломоть хлеба.

— Эк, ведь, проголодался! Заботься здесь, рыскай по лесу-то, ищи тебя, — ворчал Яков.

— Не надо искать!

— А если куда забредешь?

— Забреду, — выйду!

— Выйдешь? Не больно, брат, выйдешь… Шаромы-жил, поди, где-нибудь?.. Чего нашел?..

Макар промолчал. Он незаметно ощупал карман замазанных глиной штанов.

С этих пор стал Макар исчезать с прииска. Уходил он надолго.

Возвращался возбужденный, сияющий. На вопросы отца он отвечал уклончиво. Яков всеми силами старался проникнуть в тайну сына. Он не верил, что тот уходит на охоту, догадывался, что Макар где-то нашел «золотишко». Не раз он пытался выследить сына, но Макар, как зверь от охотника, внезапно исчезал, теряясь в таежной чаще. Яков, разочарованный, возвращался к себе в избушку. Ему становилось до тошноты скучно. Он целые дни валялся на нарах. Иной раз сердито встречал Макара:

— Эх ты, шляешься, как саврас без узды… Утки, да рябки — потеряй деньки.

А про себя думал: «Построжить надо, без этого нельзя. Был я молодым, сам знаю… Тоже кой-где на винишко да на девчонок пошаромыживал».

Рассказав жене об отлучках сына, Яков узнал от нее, что Макар начинает покуривать табак.

— И ты видела?.. — удивился Яков.

— Не один раз. Да при мне уж курил, восет-та. Мне и бедко было, да уж, думаю, наплевать, уже не маленький.

Раз утром Макар, собираясь куда-то уходить, нечаянно выронил из кармана брюк кисет и спички. Яков быстрым движением поднял:

— Это что у тебя?.. Вот как?.. Табашничать зачал. Экая ты, страмина!

— А тебе жалко?

— Не жалко, а убывает. Никто у нас в родстве еще этим дерьмом не занимался. У меня в избе не кури, а убирайся на улицу. Совсем бы запретил, да боязно. Крадче будешь курить, заронишь еще… Нашли чего-то доброго в табаке. Тьфу!

А мать, оставшись наедине с сыном, тихонько подсела к нему.

— Ты, Макарушка, отцу-то не говори, ты лучше мне отдай. Я лучше сохраню, а он ведь все равно прошаромыжит. Мало ли, — целые дома прошаромыжил.

Макар изумленно посмотрел на мать.

— Чего тебе дай?..

— А деньги-то!..

— Какие деньги?

— Ну, что-то, сынок, уж своей-то матери не скажешь. Думаешь, я не знаю? Знаю, все знаю. Куда, кому сдаешь… Трегубовым… золото-то?

— Какое золото?

— Ой, не хитри! Грешно перед матерью хитрить.

Полинарья шутя взяла сына за густые черные волосы и дернула.

— Уй-ты, прокурат, право! Ну, хоть на фартучишко дай, на ситцевенький.

— Да нету, мама, у меня денег!

— А куда от отца-то с прииска ходишь?

— Ну, мало ли куда!

— Вот-те славно! Ты эк матери отвечаешь?

— Ну и только! Заробим — не ситцевый, а кашемировый фартук сошью, а сейчас нету.

— Ну; погоди, ужо поймаю я тебя.

Она, улыбаясь, смотрела на Макара снизу вверх.

— Экий ведь ты какой стал — выше меня. Весь в дядю Федора растешь. Экой же — гвардеец!

Макар сшил себе рубаху из яркокрасного Манчестера, вышитую фисташками, и черные плисовые шаровары. В высоких, с набором гармонией, сапогах, прибоченя на голове черный широковерхний суконный картуз, щеголял он по праздникам в артели холостяжника, помахивая берестяной тростью.

Полинарья говорила Якову:

— Отец, гляди-ка, у нас сын-от от всех чище парень, а?..

— Чистяк-то чистяк, да вот где он денег берет на свои наряды?

— А ну и пусть!., на дело они у него идут!

— Да ты чего! Потатчица! У тебя одни речи!

Утром в праздник, пока Макар еще спал, Яков запустил руку в карманы новых шаровар сына, висевших на стене, и нашел там пятирублевую бумажку. Глаза его радостно блеснули.

— Мать, смотри-ка, куда дело-то пошло?

Он положил кредитку обратно. Когда же Макар сел за стол завтракать, Яков, будто ничего не подозревая, сказал сыну:

— Макар, ты дай-ка мне Денег, рублишек пять, хлеба надо покупать.

Макар так же спокойно, как и отец, достал деньги из кармана, подал ему.

— Где взял?..

— Где взял там еще много!

— Это отцу-то так говоришь?

— А как надо? — улыбаясь, спросил Макар.

— Отец я тебе или нет? Пою-кормлю тебя?..

— И обязан…

— Это как надо понимать? — сдвинул брови Яков.

— А так! Я ведь не просил тебя, чтобы ты меня на свет рожал. Ну, а раз родил — воспитывай!

Такие речи сына покоробили Якова.

— Мы и мыслей таких не держали раньше, кои ты говоришь! Родителей почитали, как бога.

— Ну, залезай на божницу, я буду молиться на тебя.

— Ой!.. Вон как!

Якову захотелось выругать сына, но он сдержался и, свернув пятирублевку, сунул ее в карман.

Вскоре после этого разговора Макара привезли домой пьяного. Лицо его было красное, а глаза пустые, хмельные. Выпятив грудь, подняв брови, он шумно ввалился в избу.

— Тятя!.. Вот я!.. Видишь?..

— Вижу, вижу, — ласково и зловеще сказал Яков. Вытянув шею, он шел, точно подкрадываясь к сыну. — Молодец!.. Как стелька!

— А что?..

— Из каких это видов-то нахлестался? Богата-бога-тина!

— А-а!.. не твое дело!

— Я вот знаю, чье дело. Я вот покажу тебе, чье дело!

Яков звонко ударил сына по щеке.

— Ты еще не отбился от моих рук!.. Я еще эких, как ты, десяток уберу!

Глаза Макара сверкнули. Он, как зверь, зарычал.

— Тятя!.. Ты… ты бьешь меня?!