Лодыгин - [116]

Уход со службы совпал для Лодыгиных с очень тяжелым материальным положением. В делах есть уведомление пристава 3-го участка Рождественской части о взыскании недоимки с Александра Николаевича. Затем — просьба его о денежной помощи в 300 рублей на лечение жены в больнице. Справка об опоздании со взносом в инвалидный капитал — всего-то 28 рублей в месяц. Даже таких малых денег не нашлось у Лодыгиных.

Видимо, как всегда, он вкладывал последние деньги в изобретения, видимо, пытался, как сообщает Сапиро, сам в одиночку построить свой необыкновенно надежный, с автоматическим управлением летательный аппарат!

…В Петрограде беспокойно. Февральская революция не решила больных вопросов России. Временное правительство не в чести у народа — июльские события подтверждают это. Продолжается борьба партий. Что впереди? Новая революция? Гражданская война? Этого отошедший от политики изобретатель не знает.

«Птенцы Керенского», выпущенные речистым «диктатором», — уголовники, сделали небезопасным хождение по Петрограду даже днем.

Алма Францевна, измученная болезнью и страхами, умоляет увезти ее с дочерьми в Америку, где остались родные и «недвижимая собственность».

В городе — голод. Работы для Александра Николаевича нет, а значит, жалованья и средств к существованию. Заявками изобретателей на патенты никто не занимается. Сколько это протянется?

На пароходы, на поезда не достать билетов — сотни и сотни людей покидают Россию — по укоренившемуся за два века обычаю ездить за границу запросто, коли позволяют средства, — никто не подозревает, что этот отъезд может оказаться последним. «На подошвах сапог родину не унесешь…»

Кто-кто, а Лодыгин понимает это. Он решается на тяжкую разлуку с женой и дочками, отправив их в США, но сам остается в бурлящем Петрограде. В гулкой от пустоты квартире на Малом проспекте, 85, он, одолеваемый астмой, ночами работает за столом, а днем спешит к строящемуся летаку. В июле он сообщает военному ведомству, что самолет в целом построен, нужен летчик-испытатель, а он, Лодыгин, готов лететь с ним сам в испытательный полет.

Кто-то из военных жестко отрезвляет: «Посмотрите, что творится на улицах! Снова — революция! А немцы меж тем на подходе к Петрограду!»

Нет, немцам его самолет не достанется. Да и сам он не в силах представить их на улицах русской столицы.

Он действует как сомнамбула — сдает моторы самолета военному ведомству, а придя домой, разбивает остов самолета молотком, потом долго сидит, не стирая, может быть, первые в жизни слезы…

16 августа он получает заграничный паспорт, но будто чего-то еще ждет, на что-то надеется, не уезжает. Отрешенно дописывает свои воспоминания, обещанные лет тридцать назад Екатерине Кривенко. Но в сентябрьские дни происходит нечто ужасное — рабочий люд хватает на улицах всех, одетых в барское платье, и, силой усадив в грязную тачку, возит под улюлюканье толпы. Не дай бог такому случиться! Он спешит отдать рукопись «Воспоминаний» издателю Юлию Бунину, брату писателя, и решительно начинает собирать бумаги и чертежи со стола. Все! Приходится уезжать… В трех тетрадках — вся его долгая трудная жизнь, с ее творческими сомнениями и исканиями, политическими заблуждениями и ошибками, редкими удачами и — спокойной совестью человека, отдавшего все силы любимому делу. И есть в этих трех тетрадях желание объяснить нам, завтрашним, причины его смятений, причины того, почему он столь долго живал вдали от родины и покидает ее вновь, он, который «в течение всего времени отсутствия из России никогда ни на минуту, однако же, не упускал из виду жизни своей страны, своей родины России».

О судьбе «Воспоминаний» известно мало. Когда в дни Октября прекратили работу столичные издательства буржуазного и либерального толка, сотни рукописей остались в редакционных шкафах и столах. Многие из них встречались потом в частных собраниях. «Воспоминания» А. Н. Лодыгина также видели у одного из коллекционеров, теперь покойного, который мальчиком служил курьером у Ю. А. Бунина. Где они сейчас — выяснить не удалось.

Лодыгин разделил горькую участь большинства изобретателей России. Многие его открытия, опережающие время, так и остались в чертежах, многие, поданные в патентное ведомство, оказались затерянными, многие, в основном военные, не принятые в России, он никогда за границей не предлагал. Уничтожил?

В США он развернул кипучую деятельность по сбору средств для истекающей кровью России. Рассылал в газеты и общественные организации статью «Как помочь России»: «Пошлите побольше фабричных товаров, как, например, текстиль, сапоги, башмаки, одежду и т. д. и продайте русским, вернее, устройте обмен с крестьянами»…

В начале 20-х годов, разрабатывая гигантский план ГОЭЛРО, начиная строить первые теплоэлектростанции на подмосковном торфе, советские ученые послали письмо Александру Николаевичу Лодыгину с приглашением вернуться в Россию, чтобы принять участие в великих преобразованиях, а также в торжествах по случаю 50-летия электросвета.

Семидесятипятилетний Лодыгин с грустью ответил, что слишком болен и слаб, чтобы надеяться перенести длительное путешествие через океан, но счастлив оттого, что сбывается его мечта — «Россия будет великой электротехнической державой!».