Лоцман - [151]

Море в «Лоцмане» не пассивный фон происходящих событий, а могущественная стихия, равноправно действующая в романе со всей красотой, мощью, величием и грозной, разрушительной силой. В многочисленных прекрасных пейзажах Купер рисует море то полным зловещих признаков приближающейся бури, то беснующимся во мраке ночи, под свист и рев ветра в корабельных снастях и стремящим навстречу скалам и бурунам героически борющийся корабль, то лениво дремлющим на восходе солнца, льющего свой серебристый свет на безбрежную морскую гладь и четко вырисовывающийся на горизонте красавец фрегат.

Тесно связана с морем в «Лоцмане» и тема корабля. Корабли в романе играют не только служебную роль, а являются, в особенности «Ариэль», подлинными героями повествования. Читатель не забудет ярких и красноречивых описаний, посвященных красоте этих пенителей моря и проявляемому ими (а не только людьми, составляющими их экипаж!) героизму. Корабли в «Лоцмане» — нечто большее, чем сооружение, предназначенное для плавания на воде и перевозки людей и груза. Они наделяются Купером признаками, свойственными только живому существу. «Ариэль» скользит по волнам, как водяная птица в поисках места для ночлега; покачивается легко и спокойно, как спящая чайка; а фрегат в опасный момент величаво выпрямляется, как бы приветствуя поклоном могучего противника, с которым ему предстоит вступить в схватку. Неудивительно, что во время боя корабль дрожит как осиновый лист, а английский фрегат, оценив неравенство сил, в отчаянии направляется прямо на врага. В момент гибели «Ариэля» трепет, охвативший судно, напоминает агонию живого существа, и вполне естественно, что Том Коффин считает необходимым облегчить «Ариэлю» его смерть. Сам Том любит корабль, на котором он плавает, как самого себя, и погибает вместе с «самым прекрасным судном, которое когда-либо рассекало волны», как с любимым существом. Если юноша Мерри считает, что моряк любит свое судно так же, как отец любит своего ребенка, то Барнстейбл, соглашаясь с ним, в то же время поправляет его: «Да-да, и даже более».

Купер-моряк сказался в подробных и увлекательных описаниях маневров, эволюций кораблей, а также в драматических и ярких рассказах о сражениях, ведущихся между этими (иначе не скажешь) одушевленными существами. В описаниях, насыщенных деталями и морской терминологией и все же читающихся с живейшим интересом, проявился личный опыт Купера, отразилось то, что он в семнадцатилетнем возрасте плавал в течениё года матросом на торговом судне, а потом был мичманом на галиоте «Везувий». Недаром Белинский писал о Купере: «Ему известно название каждой веревочки на корабле, он понимает, как самый опытный лоцман, каждое движение корабля, как искусный капитан — он умеет управлять им и нападая на неприятельское судно и убегая от него. На тесном пространстве палубы он умеет завязать самую многосложную и, в то же время, самую простую драму, и эта драма изумляет вас своею силою, глубиною, энергиею, величием».

Желая проверить точность своих описаний, Купер прочел большую часть рукописи одному старому, опытному моряку. Проба оказалась удачной. Суровый и требовательный слушатель с величайшим вниманием выслушал чтение и выражал свое одобрение кивками головы. Только один раз он не усидел на месте, поднялся и начал ходить по комнате с каким-то лихорадочным волнением. Наконец он прервал чтение Купера и с беспокойством сказал ему: «Все это хорошо, но поспешите же отдать паруса на фоке!»

Купер, довольный результатом опыта, согласился с замечанием своего критика и поспешил отдать лик-трос на большом фоке.

Поэт-декабрист В. Кюхельбекер, читавший «Лоцмана» в свеаборгской крепости, восхищался увлекательностью и драматизмом борьбы фрегата с бурей: «Глава 5-я первого тома, в которой изображен трудный, опасный проход фрегата между утесами ночью в бурю, должна быть удивительна, потому что даже меня, вовсе не знающего морского дела, заставила принять живейшее участие в описанных тут маневрах и движениях».

Но, разумеется, всей этой красотой, жизненностью и героизмом корабль обязан своему мужественному и самоотверженному экипажу. Тяжел был труд людей, служивших в парусном флоте, и много усилий и жертв требовали его своеобразная красота и военная доблесть. Роман Купера дает яркие, незабываемые образы моряков: от капитана до простого «труженика моря» — матроса, ведущего нелегкую жизнь, умеющего остро и крепко пошутить и нередко отдающего свою жизнь при кораблекрушении или в кровавом бою.

Но наиболее ярким — быть может, даже самым ярким — образом романа следует признать рулевого Тома Коффина — вообще одно из самых блестящих достижений в обширной портретной галерее, созданной Купером.

Неотделимый от морской стихии и кораблей, на одном из которых он родился, он встречает гибель вместе с «Ариэлем», так как без любимого судна не желает жить. Невозмутимо хладнокровный и героический, простодушный и доверчивый, он, чья прямая и честная душа неспособна на вероломство и предательство, не может допустить их даже у таких негодяев, как Диллон. Полный характерных для моряка тех времен суеверий, он живет жизнью моря и корабля и не питает симпатии к суше — этой, по его мнению, едва ли необходимой части нашей планеты. Если бы Тому довелось выступать в роли создателя Земли, он устроил бы ее совсем иначе.