— Вы оставите детей у себе, не правдали? — обратился между тем последний к г. Сатину.
— О, да, ваше превосходительство, — поторопился ответить Павел Иванович.
— Ведь ты умеешь что-нибудь делать, мальчик? — ласково спросил он Степу.
— Конечно, — отвечал тот уверенно, — вы посмотрите-ка, какие чудесные штучки я умею выкидывать руками и ногами!
— Нет, милый друг, тебе не придется выкидывать твоих штучек! У нас тебя выучат кое чему другому, более благородному и полезному, — перебил его Григории Григорьевич.
— Как, мне не придется уже ходить на руках вниз головою и перепрыгивать через голову? — удивился Степа.
— О, нет!
— А Лючии не надо будет надсаживать горло на морозе, чтобы петь свои песенки?
— Конечно, нет, — успокаивал мальчика Павел Иванович.
— Ты слышишь, Лючия? Тебе не надо будет больше петь в стужу и холод на чужих дворах! Этот добрый господин выучит нас иному делу.
Худенькая, поминутно кашлявшая, Лючия так и просияла от удовольствия.
Бедные дети, ничего не видевшие, кроме нужды и побоев, теперь, среди добрых людей и маленьких сверстников, почувствовали себя как в раю.
— Ну, Лизок, — в тот же вечер спросил Павел Иванович девочку, когда вся труппа, не исключая и новых пришельцев, Степы и Лены, сидела за ужином, — и тебе не жаль оставлять всех нас и твоего старого директора?
— О, Павел Иванович, — прошептала девочка и слезы застлали ей глазки, — я так благодарна вам за все, за все! И люблю я вас, как родного, крепко, крепко! Но еще больше вас я люблю мою маму и ради того, чтобы соединиться с нею и жить не разлучаясь, я ухожу от вас. Но все то, что вы сделали для меня, я никогда не забуду, — добавила с чувством Лиза и, быстро вскочив со своего стула, подошла к директору, схватила его большую, мягкую руку и поднесла к губам.
— Что ты, Лизочка, что ты! — растерялся добрый Павел Иванович. — Разве я твой отец, что ты хочешь мне целовать руку? Надо целовать только руки родителей, — прибавил он.
— О, вы были мне вместо родного отца! — проговорила Лиза. — Я вам так благодарна за все, за все!
— Да, как ни тяжело мне терять Лизу, как добрую и хорошую маленькую актрису, — вставил свое слово Григорий Григорьевич, — но я страшно рад за нее. Она пройдет хорошую школу, станет артисткою и, может быть, через каких-нибудь десять лет имя её будет известно всему миру.
— Тогда она при встрече и кланяться с нами не захочет, — послышался с противоположного конца пискливый голосок Павлика, сидевшего между Валей и новенькой Лючией, которую они с Валей решили взять под свое покровительство.
— О, нет! — горячо вырвалось у Лизы, — не говори так, Павлик! Никогда не забуду я ни тебя, ни всех вас, дорогие! — обводя блестящими глазами весь стол, произнесла Лиза.
— Уж, конечно, его-то ты не забудешь, — тихонько шепнул Костя Корелин — как пойдешь мимо аптеки, непременно вспомнишь про касторовое масло и микстуры, которыми постоянно пичкают Павлика.
Дружный смех детей был ему ответом.
В этот вечер Павел Иванович, Григорий Григорьевич и Анна Петровна долго не спали, совещаясь о том, кого назначить на место Лизы — играть её роли.
После долгих разговоров, решено было все роли девочки передать Марианне, как самой способной и прилежной из всех остальных.
ГЛАВА XXXI
Прощальный спектакль. — Букетик гвоздики
Снова пестрые, громадные афиши возвестили городу о новом, исключительном спектакле, который должен был представлять особенный интерес для публики. Вопервых, ставили новую, трогательную пьесу Павла Ивановича «Сиротка Маша», а во-вторых, в роли сиротки выступала Эльза, любимица публики, играя в последний раз перед своим отъездом и поступлением в столичное театральное училище. На следующее же утро после прощального спектакля Григорий Григорьевич Томин должен был везти Лизу в Петербург.
Лиза была как во сне. Ей не верилось как-то, что через какие-нибудь три дня она увидится с мамой. В тоже время ей было жаль оставлять своих друзей, особенно доброго директора и маленькую Марианну. Последняя не отходила от Лизы ни на шаг.
— Ты знаешь, сестричка, — несколько раз повторяла она Лизе, обнимая ее, — я бы охотно отказалась от всех ролей, которые должна буду играть после тебя, лишь бы ты не уезжала!
Лиза получила от Павла Ивановича свое жалованье за два месяца сразу и таким образом составилась порядочная сумма. На часть этих первых трудовых денег она решила сделать по маленькому подарку всем своим друзьям: Павлу Ивановичу она купила трубку, Григорию Григорьевичу—записную книжку для заметок по театру, Анне Петровне Сатиной — новый футляр для очков, и каждому из детей какую-нибудь дешевенькую безделушку.
— Зачем это? — говорили ей удивленные товарищи, — мы и без твоих подарков будем тебя всегда помнить!
В вечер спектакля Лиза волновалась ужасно. Мальвина Петровна, одевавшая ее в уборной, несколько раз принималась успокаивать начинавшую было плакать девочку.
— Что за вздор так трусить! — попробовал строго прикрикнуть на девочку Григорий Григорьевич, видя, что она вышла из уборной с подпухшими глазами. — Бояться нечего! Нельзя же все время играть одни сказки… Ну, смотри же, будь молодцом!
— Я постараюсь, — робко шепнула Лиза и, стряхнув с себя ненужный страх, вышла на сцену.
