Лиюшка - [18]

Он смотрел на поля, в милое небо, на неподвижно парящего ястреба, и было жалко чего-то, и томилась душа от непонятной ему радости.

Опять остановился автобус. Шофер встал и, разминаясь, заявил:

— Воробушки.

— Идемте, Павел Иванович, — сказала Валя, вставая. — Наши Воробушки. Как же я проглядела?..

Они подождали, пока уйдет автобус, и, оглядевшись по сторонам, Валя повела его прямиком к лесу по жесткой, потрескавшейся земле с сочной травой солянкой.

На опушке леса, в осиннике, стал попадаться вишняк, боярка, яркий крупный шиповник. Павел Иванович быстро освоился в лесу. Через заросли, оплетенные хмелем и паутиной, он добирался до спелых тяжелых вишен, рвал их в ладошку и нес Вале. Валя уходила далеко. Он догонял ее и шел следом. Дальше рос кедрач и кое-где веселенькие березки. Потом выбрались на дорогу с засохшей тележной колеей, прошли немного и, решив пообедать, свернули в тень высоченной сосны. Под ней было столько опавших иголок, что нога ступала бесшумно и сидеть было мягко.

Павел Иванович раскинул плащ.

— Садитесь! — Развернул свертки с продуктами, раскупорил бутылку лимонада, нарезал хлеба, колбасы и обтер яблоки.

Валя села на плащ, потом перекинула косу за спину и легла.

— Господи, хорошо-то как!

— Давайте за «хорошо»! И за этот лес! — он протянул ей бутылку лимонада и яблоко.

— И еще я выпью за вас, Павел Иванович, — весело сказала она, приподнимаясь.

— Можно и за меня, — согласился он.

У него то замирало, то билось сердце. Было жарко, и дрожали руки, и хотелось лечь рядом с ней, придвинуться…

Она лежала на спине, думала о чем-то или вовсе не думала, но смотрела вверх на чуть качающиеся верхушки встретившихся в одной точке сосен. Неожиданно насторожилась. Встала. Прислушалась.

— Летят журавли! Слышите, журавли летят!

Павел Иванович услышал знакомые гортанные звуки, рванулся на дорогу, где просвет был больше. Крик ближе, ближе, и вот уже летят низко над лесом.

Они оба, запрокинув головы, смотрели в небо и долго не могли прийти в себя после охватившего душу тревожного чувства.

А крик дальше, дальше…

Она опустила голову и встретилась с ним взглядом. Павел Иванович, одолевая тяжесть ног, шагнул с дороги на этот робко зовущий взгляд.

Тревожный крик журавлей, что так печалил душу, совсем сник над лесом. Были только ее тихие синие глаза с темными мерцающими зрачками перед его удивленным, счастливым лицом. Сладко стукнуло отдохнувшее сердце, и затихли сосны.

3

Валя спала на его руке, и он боялся пошевелиться, вспугнуть ее сон. Потрясенный, он не мог понять, за что судьба подарила ему эту простую, милую женщину, это острое наслаждение. Он смотрел на ее отдыхающее родное лицо и улыбался, воображая, как бы ахнули все его интеллигентные друзья, увидев ее у него дома с двумя детьми, в этом деревенском цветастом платьице. Павел Иванович вспомнил свой день отъезда.

Он, усталый, нажал кнопку, и тяжелая дверь камеры открылась, он вышел, дверь вернулась на место. В гулком и длинном коридоре больничная чистота, яркий дневной свет, зловеще мигают наддверные красные лампочки и — ни стука, ни голоса.

Он прошел этим гулким коридором до лифта и поднялся наверх, сдав пропуск и сняв шлем и защитный костюм, встал под душ. После, одевшись, снова вошел в лифт и, поднявшись выше, зашел в столовую.

В зале была одна Лидия Петровна, она осторожно и медленно ела мороженое.

Павел Иванович заказал окрошку, лангет и сел за ее столик.

— Павел Иванович, вы не будете возражать, если мы сегодня посетим вас? — весело спросила Лидия Петровна. — Наш коньяк, ваши фрукты. Мальчики в честь вашего отъезда решили сегодня выбраться из своих камер.

— Если в честь отъезда, то можно, — улыбнулся он.

Лидия Петровна встала:

— Отлично. Значит, до вечера…

— Как там Шабалин?

— Только что из их «подземелья» раздался крик радости, звонил Макушкин: Шабалин нашел формулу.

— Молодцы! Я сейчас позвоню ему.

Но звонить не пришлось. Шабалин сам явился в столовую. Бледный, с запавшими, но блестящими глазами, он тяжело шел от двери.

— Станислав Юрьевич, вы опять обедаете не вовремя? Безобразие! Объявляю выговор… Садитесь…

Лидия Петровна быстро исчезла.

Шабалин молча сел, насупившись, поставил руку локтем на стол и опустил в ладонь голову:

— Я есть хочу.

— На, — все так же хмуро сказал Павел Иванович и пододвинул Шабалину свою еще не тронутую окрошку, — мне принесут, ешь.

— Спасибо! — Стал шумно есть и чертить на салфетках, рассказывать, как бился весь день над формулами и делал опыты.

Шабалин недавно защитил докторскую, но почему-то не был рад этому. Он был умен, вспыльчив и упрям. Шабалину предлагали место в научном центре — отказался.

— Где будет Павел Тёкин, там буду я, — говорил он.

Павел Тёкин был благодарен ему за это, потому что он очень трудно сходился, привыкал к новым людям. О лучшем помощнике он и не думал.

Вечером в его коттедж на двух машинах пожаловали гости, все в черном, важные и чересчур внимательные к единственной даме.

— Знаете, — потирая руки, сказал Шабалин, — да пусть простит меня женщина, я снимаю пиджак и готовлю шашлык… Ладушка, будь добра, поищи в этом доме передник… Я, братцы, уже забыл, когда баловался коньячком. Думаю, что шеф меня за это не осудит, а?