Лия - [57]

Я бросил листок на стол, сел на кровать и обхватил голову руками. Вместо того, чтобы порвать это проклятое письмо, уничтожить все, что напоминало мне о Лии, я бросил его на стол, и где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что я хотел бы сейчас увидеть Лию в этой комнате. Я бы уткнулся лицом в ее грудь и зарыдал, как ребенок. На похоронах все мое существо превратилось в камень, я даже не мог плакать. И если бы сейчас рядом была Лия, я дал бы волю слезам, и, может, мне полегчало бы, а так… Неужели мне придется ждать ее до сентября? Меня опять охватило малодушие, и я подумал, что было бы хорошо, если б она вообще никогда не вернулась из этой командировки. Зачем она мне? Пусть носится по степям и морям со своими фильмами. — Если я когда-нибудь решу жениться, найду себе девушку, которая будет ждать меня по вечерам с готовым ужином и радостной улыбкой на лице. А с Лией мне придется сидеть и ждать одному, пока она будет мотаться со своими фильмами. Дни, недели, месяцы напролет я буду смотреть на чужих женщин, а она тем временем будет развлекаться? Якобы сниматься, знаю я… Ни за что! Не четыре месяца, а четыреста сорок…

Так я проклинал и себя и Лию, все с большим нетерпением дожидаясь ее приезда. Я жил как в тумане — не замечал знойного летнего солнца, воды озера, которая становилась все холоднее, людей, загоравших на пляже и прогуливавшихся по улицам. Я не ощущал бега времени, проявляя полное безразличие ко всему, что меня окружало. Все мои знакомые объясняли мое молчаливое затворничество тем, что я потерял мать. Мне и самому хотелось бы в это верить, но с приближением сентября я все сильнее ругал Лию, и от этого еще больше желал ее, ждал и воображал, как она приедет и утишит мою боль. Снимет камень вины с моего сердца и глухую маску с моего лица, и тогда я снова смогу видеть и чувствовать людей, солнце, цветы.

Мое мучение продолжалось до того дня, когда, войдя в комнату с буханкой хлеба и бутылкой молока, я увидел Лию и от неожиданности чуть не выпустил все из рук.

Я стоял в дверях, смотрел невидящим взглядом на эту девушку, походившую на сказочную фею, и не знал, как поступить — облить ее лицемерным презрением или обнять ее. Мне хотелось сделать и то, и другое. Я безжалостно уничтожил все отзвуки малодушия, стиснул до боли зубы и с трудом изобразил на лице полное равнодушие.

Изо всех сил стараясь не смотреть на нее, я положил на стол хлеб и молоко. Потом робко поднял глаза… Лия следила за мной алчными, страстными глазами, красноречиво говорившими о ее внутреннем состоянии. Любые слова и жесты оказались ни к чему. Мягко ступая, Лия прошла по комнате, села мне на колени и обхватила мою голову, прижала ее к груди.

Я слышал бешеный стук ее сердца, чувствовал нежное прикосновение ее руки к своей грешной голове, которая так плохо о ней думала. Камень, невыносимым грузом сдавливавший мое сердце, с каждым мгновением становился легче, и, когда я понял, что его больше не существует, с усилием произнес первые слова:

— Лия, мне было очень тяжело без тебя… Не покидай меня больше.

Она внимательно посмотрела на меня:

— Ты похудел, Кристиан, — грациозно наклонившись, она поцеловала меня в лоб.

В этом было столько тепла, столько женственности, что я сразу вспомнил образ матери. С трудом сдерживая слезы, я признался ей в этот момент слабости:

— Лия, ты даже представить не можешь, что мне пришлось пережить за это время. Я пытался забыть тебя, вырвать из своего сердца, сжечь о тебе всякое воспоминание и развеять пепел. Я обвинял тебя в смерти мамы, но теперь я понял, что никто не виноват — этому было суждено произойти, мы тоже умрем в свое время, и никто не сможет нам помочь. Только ты у меня и осталась…

Лия слушала, мечтательно улыбаясь.

Какое-то время, после того, как я, сам того не желая, излил свою горечь, мы сидели молча. Потом Лия медленно заговорила мягким, полным теплоты голосом.

— Все пройдет, Кристиан, — и боль, и несчастья, даже радости, главное — мы вместе. Ты не думай, что у меня нет сердца и мне безразлична твоя боль. Я считала дни и ждала, затаив дыхание.

— И я ждал этого дня. Я ждал и работал, как машина, лишь бы заглушить боль, забыть… забыть все… Работа — это единственное лекарство.

— Да, я тоже была очень занята и работой утоляла свою тоску.

— Что ты делала?

— О, Кристиан, это все невообразимо трудно. Режиссер постоянно устраивал мне испытания! Представь, он потребовал, чтобы я влюбилась в своего партнера, довольно симпатичного актера, некого Флорина…

— И?.. — спросил я, чувствуя, что ревность впилась в меня, как оса.

— И я влюбилась! А что мне оставалось делать? Но ты понимаешь, это мнимая любовь. Каждый раз, в каждой сцене я видела перед глазами тебя, и каждый раз влюблялась только в тебя. Именно поэтому у меня все и вышло…

Я жадно смотрел на Лию и отмечал про себя много перемен: во-первых, она необыкновенно похорошела: волосы, кажется, потяжелели, брови изогнулись еще больше, ресницы стали длиннее, лицо округлилось, губы пополнели, от ее угловатых движений не осталось и следа — в плавных движениях появилась какая-то неуловимая грация. Объятый страстью, я обнял ее и сильно прижал к груди. Она вскрикнула, испуганно высвободилась из моих объятий и посмотрела на меня с упреком: — Крис, я думала, ты сообразишь, а ты…