Лия - [12]

Она сняла очки, смело глянула в мои глаза, и кокетливая улыбка расцвела на ее губах. У нее было круглое, сильно загоревшее лицо, курносый нос, сквозь загар пробивались веснушки. Резким движением головы она отбросила волосы, которые спадали ей на глаза, и начала говорить:

— Ты носишь в сердце одну мысль, и эта мысль часто беспокоит тебя, ты хотел бы ее прогнать, но она не уходит, ты хотел бы примирить ее со своей душой, но она не хочет мириться, и много придется тебе еще помучиться, пока, наконец, не успокоишься, но это не принесет тебе радость, только несчастье и боль. Червонная дама стоит на твоей дороге и стремится затянуть тебя в свое царство, но другая дама, трефовая, переступит ее дорогу и завоюет твою душу, покрыв соперницу густой тенью, из которой будут слышны только ее призывы, но сердце твое будет глухо к ним. У тебя будут большие неприятности на работе, а работа твоя очень ответственная, и тебя ждет постоянно дорога…

Я иронично улыбался, но в глубине души был поражен. Из ее слов, общих, лишенных всякой конкретности, я выбирал как раз ту правду, которая относилась ко мне. Я слышал, что так поступают старухи-гадалки, о которых рассказывают легенды. Но откуда такой жизненный опыт у молодой девчонки? Совершенно очевидно, что она меня откуда-то знает!

— Ты образован, и это принесет тебе успех в жизни. В любви же ты будешь несчастен. У тебя большая амбиция, от этого ты будешь очень страдать…

— Давай оставим мою руку в покое и не будем тянуть кота за хвост, — прервал я ее. — Лучше, если ты настоящая гадалка, скажи, как меня зовут, сколько мне лет и откуда я.

— Думаешь, не скажу?

— Вот я и послушаю.

— Ну слушай, — она бросила беглый взгляд на свою подругу, на людей, сидевших вокруг, и начала медленно говорить: — Тебя зовут почти как человека, который открыл Америку, тебе двадцать четыре года, ты работаешь и живешь в Кишиневе, и… тебе нравятся шляпы…

Я просто окаменел. Когда она сказала о шляпах, ее подруга спрятала лицо в ладонях, и почти истерический смех заставил ее согнуться пополам. Это был все тот же хрустальный смех, подобный сотне бубенцов, который весь вчерашний вечер звучал у меня в ушах и прогонял сон! Невероятно!

— Ну, Лия, ты все испортила, — укоризненно сказала «гадалка».

Это была она. Улыбка, с которой я слушал «гадалку», словно унесенная ветром, исчезла с моих губ. Я почувствовал, как что-то горячее захлестнуло мое лицо и медленно стало стекать на руки, пальцы. Она сняла очки, сорвала шляпу и протянула «гадалке». Ее черные, шелковистые волосы, искрящиеся на солнце, легли волнами на узкие, шоколадного цвета плечи. Ее робкий взгляд заставил замереть мое сердце.

Она нервно шевелила пальцами, губы ее беззвучно двигались. Я онемел, словно под гипнозом. Подруга Лии внимательно посмотрела на нас, затем поднялась, что-то сказала и исчезла.

Наконец Лия сказала, глядя куда-то вдаль:

— Ты очень хорошо играешь в волейбол. Мне понравилось.

Затем повернулась ко мне лицом и, покраснев как мак, дерзко глянула мне в глаза. Этот взгляд вернул меня к реальности.

— И мне нравится играть… — проговорил я первые, пришедшие в голову слова.

— Я пришла около часа назад и сразу же пошла на спортплощадку, будто знала, что ты там, — сказала она, и губы ее чуть приподнялись дугой.

— Никогда бы не подумал, что ты такая, какой была несколько мгновений назад, — сказал я, смело глядя ей в глаза.

— А какая я была? — спросила она с наивностью.

— Ты могла бы стать актрисой.

— Я и стану ей.

— Ты сегодня не работаешь?

— Работала в первую смену, а завтра у меня свободный день.

— А сюда придешь?

— Да.

— И опять прикинешься актрисой?

— А как же иначе?!

Смутившись, мы замолчали. Не хотелось обрывать завязавшийся разговор, и я спросил ее:

— Скажи, ты из какого села?

— Из Стуфэрен.

— А где это, в какой части земного шара?

— В Европе. Недалеко от Дуная.

— Постой-ка, мне кажется, у меня был сокурсник оттуда. Марина Бряну ты знаешь?

— Мариникэ?! Еще бы я не знала Мариникэ, если все детство лазила в его сад. Только он кончил школу на семь лет раньше меня.

— А ты когда закончила?

— В прошлом году.

— Уж наверняка в школе ты участвовала в художественной самодеятельности.

— Пэй… А ты как думал!

Я улыбнулся. Словечко «пэй» я употреблял очень часто и сейчас догадывался, что она меня имитирует. И вправду, у нее была удивительная наблюдательность.

— Хочешь, дам тебе почитать стихи? — предложил я.

— Хочу.

— Пойдем.

— Пойдем.

Мы поднялись и, обойдя распластавшихся на песке людей, подошли к моей подстилке.

— Садись, — предложил я.

Я достал книгу из-под подстилки. Лия прочитала заглавие:

— «Греческая лирика. Второй век до нашей эры»… Любопытно…

Рассеянно полистав страницы, Лия наткнулась на подчеркнутые карандашом строчки:

Так и любовь моя: рада гоняться она за бегущим,

Что ж доступно, того вовсе не хочет она…

— И кто же так считает? — Она перевернула страницу и прочла имя автора, — Калимах? Никогда не слышала.

Она обожгла меня острым взглядом, затем спросила, листая книгу наугад:

— И почему ты подчеркнул эти строки?

— Я согласен с Калимахом.

— Серьезно?! — она повернула голову и принялась разглядывать меня испытующим, глубоким и в то же время недоверчивым взглядом, потом, про себя, снова перечитала стихотворение: — Хорошо, буду знать, — и, лукаво улыбаясь, добавила: — А я думаю, что есть у тебя девушка, которая не оставляет тебя в покое, вот ты и подчеркнул это стихотворение, надеясь: может, прочтет и сообразит.