Ливонский поход Ивана Грозного - [41]
Наконец, московские воеводы, присягнувшие королю на подданство, на вопрос его, какая крепость считается в Москве имеющею большее значение, Смоленск или Великие Луки, ответили, что первый славится как место замечательных событий, но последние по своему значению в военном деле ценятся больше[469].
Баторий старался держать в тайне свой план похода на Великие Луки как можно дольше, чтобы неприятель не мог догадаться скоро, какое он изберет направление для своего наступательного движения. Поэтому-то король и приказал своим войскам собираться в Чашниках, так как этот сборный пункт мог вызывать в неприятеле лишь недоумения относительно замыслов Батория: из этого пункта можно было удобно идти под Смоленск и под Великие Луки.
В Чашниках Баторий оставался до тех пор, пока не собрались все отряды его армии. Вместе с тем он выжидал и окончания пятинедельного срока, который был назначен для приезда московских послов.
Этот срок показался Иоанну слишком коротким. Он прислал на Щудут в Чашники своего гонца Феодора Шишмарева известить об этом короля. «В пять недель, – писал Иоанн, – поспети не токмо к тебе, к Стефану королю у Вильно невозможно, и на рубеж к тому сроку поспети не возможно» не только послам, но и гонцу легкому на подводах без своих лошадей. Царь извещал, что послы его прибудут в Смоленск 1-го, на Литовскую границу 6-го и на месте будут 15-го августа. Вместе с тем он выражал желание, в исполнимость которого он сам, должно быть, не верил, – желание, чтобы король принял его послов «у Вильни по прежнему обычаю не ходя в поход ратью к нашим украйнам, занеже нашим послом в походе, в рати мимо Виленское место, мимо прежний обычай, на посольства у тебе быти непригожо», одним словом, желал, чтобы король возвратился назад из похода[470]. Шишмарев явился к Баторию 19-го июля, т. е. в тот день, когда истекал назначенный Баторием пятинедельный срок[471]. Король отвечал, что все эти пересылки имеют в виду одно – оттянуть начало войны. Послы могли бы прибыть вовремя, потому что путь для них сократился вследствие того, что он, король, приблизился к границам московского государства. Он нарочно в ожидании послов подвигался вперед с войском медленно, хотя это было к вреду его подданных и с ущербом для начала военных действий, но теперь, когда войска собраны, откладывать войну трудно. Однако она не помешает ведению переговоров о мире. Он примет послов Иоанна всюду, где бы он, король, ни находился со своими войсками, лишь бы только дело ведено было без всякой хитрости с целью установить мирное христианское житье между ними, государями, и их государствами без ущерба его, короля, славе и без вреда для его государства. Он обещает полную безопасность послам Иоанна и их имуществам согласно первой охранной грамоте, высланной в Москву, каков бы ни был результат переговоров[472].
Иоанн не ограничился посылкой Шишмарева. Вскоре после отъезда этого гонца царь отправил новую грамоту, которую переслать велел смоленскому воеводе князю Даниилу Андреевичу Ногтеву с боярским сыном Легково к Шишмареву, чтобы последний вручил ее Баторию. Иоанна встревожили вести, которые он получил из Литвы. Он узнал, что из Орши приходили в смоленский уезд королевские солдаты, захватили в плен «сторожей детей боярских» в Голювицах, подступали два раза с «приметом» к Озерищам, а теперь, по слухам, идут к Заволочью. Кроме того, ему стало известно, что король выступил в поход из Вильны и пришел в Чашники. Ввиду этого Иоанн так писал Баторию: «И ты б, Стефан король, своего слова не порушил, а того дела добраго, что меж нас почалося не порвал, сам ратью не ходить и с коня сета и воротился в свое, в Виленское место, или где велишь у себе нашим послом быти: и панов радных и воевод на наши украины не посылал, и рать свою воротил, и по границам, по всем местам и в Лиолянской земли заказать велел накрепко; а своих есмо послов к тебе отпустили, и наши послы уж нине, в дорозе, а будут на рубежи и ранее того сроку августа пятого на десять дня»[473].
Иоанн становился уступчивее, в чем он и сам сознавался перед королем, отправляя к нему новую грамоту, в которой писал, что, «смиряясь перед Богом и перед ним, королем, велел к нему своим послам идти»[474]. Но уступчивость эта была формальная, так как касалась только места и времени приема Баторием московских послов, но не затрагивала сути дела: Иоанн ни одним словом не обмолвился о существенных уступках, какие он сделает Баторию, чтоб восстановить мир, а ведь только такими уступками можно было сделать переговоры успешными.
Последнюю грамоту от Иоанна Баторий получил 28-го июля, выехав уже из Чашников. Король дал царю такой же ответ, как и прежде. Между тем новый московский гонец привез Шишмареву письмо, но передать его не мог, так как последний уже выехал из королевского лагеря. Приближенные Батория говорили, что это письмо надо распечатать, но король не согласился на это и возвратил его гонцу нераспечатанным
