Ливонский поход Ивана Грозного, 1570–1582 - [60]

По мнению короля, перемирие было выгодно только врагу, ибо давало ему возможность оправиться от поражений и укрепить свои силы настолько, что борьба с ним могла сделаться впоследствии гораздо труднее. На заключение вечного мира также нельзя было соглашаться, пока в неприятельских руках будут оставаться лучшие ливонские гавани, при помощи которых враг может получать из-за границы все, что необходимо для усиления его могущества. Таким образом, остается только вести войну, и Баторий призывал своих подданных к пожертвованиям на ведение ее[646].

Вместе с тем он и сам подумал о приготовлении средств для этой цели. Прибыв из Невеля через Вильну в Гродну[647], он обратился к герцогу прусскому, Георгию-Фридриху, и куфюрстам саксонскому и бранденбургскому с просьбой ссудить ему денег. Кроме того, он окончил переговоры с Ригой об условиях подчинения города его власти. Рига обязалась, между прочим, платить в казну короля две трети пошлин с заморских товаров[648].

Замойский ревностно помогал королю в исполнении его планов. Возвращаясь из Заволочья, канцлер тщательно старался изучить течения рек и направление и состояние дорог, по которым должен был происходить поход будущего года[649].

Еще большие услуги он оказал королю на сейме, который был созван на 22-е января 1581 года в Варшаву[650]. Устами канцлера Баторий выяснил причины, вследствие которых необходимо продолжать войну. Враг соглашается уступить королю только некоторые замки в Ливонии и оставляет за собою важные ливонские гавани, но до этого допустить никоим образом нельзя. Надо врагу нанести такой удар, чтоб у него не только «не выросли снова перья, но и плеч больше не было», надо его отодвинуть подальше от моря, из-за которого он может получать военные снаряды и ремесленников и которое даст ему возможность вступать в различного рода дипломатические комбинации, направленные против Речи Посполитой. Это важное значение борьбы король ставил на вид сейму, чтоб склонить его к одобрению значительных налогов. Он указывал еще и на то обстоятельство, что в будущем году придется совершить более отдаленный поход, что придется идти на 50 миль далее, нежели в нынешнем. Сенат и посольская изба сразу выразили свое согласие на продолжение войны. Некоторая задержка произошла только при разрешении вопроса о размере налогов, необходимых на ведение ее.

Сенат почти единогласно пришел к заключению, что необходимо установить налоги еще на три года в размере, практиковавшемся в течение последних трех лет. Но земские послы, после совещаний, длившихся несколько дней, заявили, что они могут согласиться только на установление обыкновенного годичного налога, так как они связаны своими посольскими инструкциями. Это заявление сильно не понравилось королю и Замойскому.

Последний с негодованием заметил, что послы требуют от короля невозможного. Издержек на первый поход нельзя было покрыть даже двойным налогом, и король не жалел своих собственных средств на покрытие расходов по ведению войны, так что теперь казна его совершенно пуста. Как же быть? Предстоит кампания еще более дорогая. Послы не хотят одобрять необходимых для этого налогов. Что же? Они, очевидно, хотят, чтобы король позволил кожу с себя сдирать. Он бы и это готов был сделать, если бы можно было придумать такую алхимию, которая давала бы возможность из кожи деньги чеканить[651].

В посольской избе произошло раздвоение: большинство послов готово было одобрить двойной налог, и только послы трех воеводств стояли на своем, оправдывая свое поведение полномочиями, которые они получили от сеймиков[652].

Вследствие этого приходилось продолжать совещания с посольской избою. Мнения сенаторов были различны. Одни советовали установить пока обыкновенный годичный налог, другие — в тех воеводствах, послы которых выразили согласие на двойной налог, взимать двойной, а в остальных простой; иные говорили, что необходимо созвать сеймики и на них решить этот вопрос. Славолюбивый король старался подействовать на честолюбие нации. Он с благодарностью принимает и обыкновенный налог, но тогда придется вести позорную войну, войну, которая сведется к разбойническим набегам, к уводу в плен жителей и т. п., но осаждать и брать крепости уже нельзя будет. А между тем он, если бы он только нашел поддержку, подумал бы о покорении не только Московии, но и всего севера[653]. Слова эти подействовали на посольскую избу. Совещания о налоге кончились тем, что послы согласились на двойной размер, сделав только такую незначительную оговорку: если можно будет королю заключить в текущем году мир с врагом, они выражают желание, чтобы на ведение ее пошла только половина суммы, одобренной сеймом, а другая осталась в государственной казне.

Таким образом, чины государства довольно охотно поддержали военные планы Батория[654].

Правда, сейм заявлял королю, что он одобряет двойной налог уже в последний раз, но, очевидно, только с тою целью, чтобы показать королю, как затруднительно в финансовом отношении положение государства, и склонить его к скорейшему окончанию войны[655].

Поддержанный сеймом, Баторий мог с еще большею решительностью настаивать на требованиях, которые он предъявлял врагу. Московские послы прибыли, как нам известно, за королем в Варшаву, где они ждали новых полномочий от своего государя. Иоанн дал эти полномочия, но они были таковы, что мир не мог состояться. Питая надежду на дипломатическое вмешательство императора и папы, с которыми он вел в это время переговоры, московский государь прислал с гонцом Репчуком Климентьевым к королю письмо, в котором он выражал только желание продолжать переговоры, но о новых условиях, на которых он соглашался их вести, в письме ни слова не говорилось