Ливонская чума - [4]

Естественно, когда обсуждали — кому ехать в Англию и Испанию по поручению тайного Ордена Святой Марии Белого Меча — Вершков не слишком огорчался, что ему назначено было остаться в Новгороде и защищать женщин и детей, будё возникнет такая необходимость. Он еще не успел привыкнуть к тому, что теперь у него есть настоящий дом, и живут в этом доме добрая жена Настасья (которая, согласно Священному Писанию, дороже жемчугов и золота) и две маленькие дочки, Анна четырех лет и трехлетняя Елизавета. Младший брат Настасьи, Севастьян, то уезжал, то приезжал и гостил по целым месяцам. Вершков не сходился с ним слишком близко — да и не такой был характер у Севастьяна, чтобы кого-то подпускать к себе ближе, чем это требуется, — но в общем и целом с шурином, можно сказать, дружил.

И все-таки, когда «приключенцы» вернулись, переполненные рассказами о своих заграничных похождениях, Вершков ощутил укол зависти. И Наталья просто расцвела — любит бывший «темный эльф» разные жестокие сказки. Ничего не поделаешь — природа. Может быть, пребывание в шкуре ролевого персонажа по имени Гвэрлум наложило на нрав Наташи Фирсовой неизгладимый отпечаток? Во всяком случае, эта роль в свое время превосходно соответствовала ее психологическому складу: Гвэрлум любила чувствовать себя изгоем, одинокой и непонятой. И время от времени эта потребность в ней оживала.

— Что именно — иллюзия? — переспросила Гвэрлум на всякий случай.

— Что армия с пенсионерками во главе может выиграть сражения, — сказал Вершков. — А вот мародеры из старушек великолепные. Если бы мне пришлось организовывать обыск в доме какого-нибудь тайного агента газеты «Искра», я выпустил бы на него нескольких старушенций. Они лучше такс — всюду всунут длинный острый нос, учуют лисицу в ее норе, выгонят ее наружу, под пули охотника — и ухом не поведут.

— Мы говорили о комете, — напомнила Наталья нервно. — Ты думаешь, она сулит какие-то беды?

— Это не я, это старушки так думают, — напомнил Вадим. — Ну и еще наш Эльвэнильдо, он же преподобный брат Сергий. Он же, по совместительству, будущая старушка.

— Какой ты злой, Вадик, — вздохнула Наталья. — Я все-таки мать. Я тревожусь за Ванечку.

— Ванечку, равно как и моих девиц, угораздило родиться накануне учреждения опричнины, — сказал Вадим. — Это объективная реальность, которая скоро будет дана нам в ощущениях.

— Что? — не поняла Гвэрлум.

— Ленинское определение материи. «Объективная реальность, данная нам в ощущениях».

— Боже, сколько хлама у нас в головах! — театрально вздохнула Наталья. — А самого главного мы с тобой вспомнить не можем: когда будет великий разгром Новгорода. И в честь чего он произойдет.

— До разгрома еще какие-то беды предстоят, — вздохнул Вадим. — И комета эта…

— Ну вот хоть ты-то об этом не горюй! — воскликнула Наташа. — Далась вам всем комета! Просто небесное тело. Объект. Летит себе и ни о чем таком не ведает. Она же не виновата, что у нее хвост. У какой-нибудь мартышки тоже хвост, и никто не говорит, что повстречать мартышку — дурная примета.

— В Новгороде сложно повстречать мартышку, — заметил Вадим.

— А вот и нет! — победоносно заявила Наташа. — Иной раз как глянешь кругом — сплошь мартышки…

— «А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — сказал Вадим, — такая пустая и глупая шутка…» Тебе никогда не казалось, что Лермонтов был темным эльфом?

— Хватит дразнить меня! — обиделась наконец Гвэрлум. — Может быть, он и был темным эльфом. Что мы вообще знаем о Лермонтове, кроме того, что его пристрелили на Кавказе из-за какой-то нелепой фразы, сказанной не вовремя?

— Ну… Еще у Лермонтова была бабушка. У темных эльфов бывают бабушки?

— Бывают, — вздохнула Гвэрлум. — Поверь мне. И иногда им очень этих бабушек не хватает. Пусть даже рассуждают о кометах. Лишь бы пекли печенье и говорили: «Наташенька, надень рукавички… Наташенька, завяжи шарфик…» Я становлюсь сентиментальной! Старею, наверное.

Она, конечно, кокетничала. Гвэрлум еще далеко было до старости. Хотя невероятно юной быть уже перестала. У нее впереди — лет десять женского расцвета, когда формы тела утратят юношескую угловатость, а во взгляде появится спокойная уверенность в себе и своих силах.

Парадоксальность ситуации, в которой оказались «пришельцы из будущего», заключалась в том, что они представляли себе эпоху Иоанна Грозного в самых общих чертах. Казалось бы, к ним можно было бы отнести пословицу: «Кто предупрежден — тот вооружен». Но… они были предупреждены и не вооружены.

Когда случится эпидемия в Новгороде, которая называется «мором» и упоминается в учебнике истории только вскользь? Когда ожидать жуткого разгула опричнины? Когда царь окончательно утратит рассудок и начнет рубить головы боярам, собственноручно убивать людей прямо на улицах? Когда произойдет, например, чудовищный разгром немецкой слободы на Москве?

Ничего этого они не знали. И жили, пожалуй, хуже, чем прочие новгородцы. Те по крайней мере не ведали об испытаниях, которые в течение ближайших десятилетий должны обрушиться на их головы. А трое питерских уроженцев имели о предстоящем кошмаре самое смутное, неконкретное и расплывчатое, но все же весьма реальное представление.