Литва: рассеяние и собирание - [101]

Лег я на письменный стол. В правой руке держу бутылку, а левой черчу линию на листе бумаги. Под вечер, после пятой стограммовки кардиограмма стала особенно извилиста.

Значит, с сердцем все в порядке. Это удручало. Люди с хорошим сердцем плохо живут.

Может, проверить умишко? Тут тоже непонятно, чему радоваться. Кто лучше живет — дураки или умные? Наблюдения привели к некоторым выводам.

Тех, кто постоянно мелькал в телевизоре, наш дворник Баранаускас называл дурнями. Но жили они хорошо, а Баранаускас — плохо. Я же Баранаускаса считал очень умным мужчиной, ведь он отлично умел считать чужие деньги, а сам умудрился много лет жить на минимальную зарплату и даже скопить на новую метлу.

— Ублюдки! — вечно грозил кому-то Баранаускас, потрясая кулаком. — Только о себе заботятся!

Услышав его, я вздрагивал, ведь я тоже заботился о себе. Не соседское сердце проверяю же.

— О человеке не заботятся! Расстрелять всех разом! — кричал он.

О человеке не заботился и я, но согласно кивал — боялся, что пристрелит. Слышал и я, что о человеке надо заботиться. Любить человека… Делать ему добро…

Да вот никак не мог себя заставить. Да и как выбрать, кого любить? Неужели этого крикуна Баранаускаса?

— Начхать им на простого человека. Дела им нет до проблем народа!

Я киваю, как нанятый, даже шея ноет. Но если подумать, почему человек из Турнишек должен интересоваться моим соседом из Шнипишек? Если бы этот тип так не вопил, я тоже бы на него начхал.

Простые люди нисколько не интересуются простыми. Кто же, раскрыв журнал, ищет снимки бедняка, описание его жизни? Кто обернется, увидев такого на улице? Простые интересуются лишь непростыми, неординарными, освещенными светом софитов.

Но вы, непростые люди, сделайте одолжение, взгляните на нас!

Хорошо ли требовать от других того, чего сам не любишь и не хочешь делать?

Древние литовцы (Новое мышление)

Работал я как-то делопроизводителем… Как вдруг вбегает мэр и кричит:

— Там все уже взятки берут!

— Мы же на завтра планировали! — отвечаю. — Обойдемся без самодеятельности.

— Сегодня акция: берешь одну — получаешь две.

— Видно, у них срок годности закончился.

Я вызываю комиссара, спрашиваю, в чем дело.

— Ищи под пробкой, — дает он наводку.

Содрав форменную фуражку, нахожу на лысине рекламу шампуня от перхоти. Без труда разгадываю шифр. Перхотью мы называем пенсионеров, журналистов и других активистов. Сорт шампуня указывает позицию, оберегающую от злой силы, а сбалансированный pH — согласованную деятельность всех звеньев.

— Все в порядке, — вздыхаю с облегчением, — просто службисты задумали нас поощрить.

— В правильном направлении мыслишь, — скалится мэр. — Мы ведь этой взятки можем вообще не брать. Такой пункт даже на повестке дня не стоит.

— Так, может, не брать? — улыбаюсь и я.

У него губа дрожит, вот-вот заплачет… Обнимаю его, хлопаю по плечу.

— Я пошутил.

— Так не шутят, — сурово чеканит руководитель.

На дворе — вместительный грузовик бизнес-класса, все клерки выстроились в ряд под надзором полиции — никакой тебе толкотни. Мы, знамо дело, берем без очереди. Мэр обе взятки рассовывает по карманам, я же оставляю себе лишь полторы, а остальные распределяю между специалистами, ответственными за прием, расход и отдачу.

Тогда часов семь отдыхаю, так как неизбежны не слишком сильные, но все же ощутимые реакции отброса. Аграрная ментальность не поспевает за современными технологиями.

Вечером, взяв рябиновый посох, я сгоняю со ступенек ратуши оборотней. Им бы только нашей крови насосаться. Как же! Насосавшись, сами бы властелинами стали. Этих, порезвей, убиваю серебряными пулями, а их политические трупы складываю под забором — куда ни прячь, все равно ж воскреснут.

Ночью сверху начинают давить высшие силы. Я залезаю в сейф и запираюсь на ключ изнутри. Нет, я не нервничаю, ибо знаю, что иначе эти силы вести себя не умеют. Я и сам порой оборачиваюсь невидимкой и давай давить на других. Для того, кто не умеет себя защитить, нынче окаянные дни…

Разочарованные силы, воя, вылетают в трубу…

Ровно в полночь влетает знакомый упырь — это смотрящий одного ООО. Он хочет строить небоскреб, который теоретически стоял бы в Смердулишкисе, а практически — на берегу Куршского залива.

— Это не в нашей компетенции, — выкручиваюсь я.

— Кто правит Вильнюсом, тому Литва подвластна, — напоминает он.

А то нет. Но культурный клиент сначала открывает кошелек и лишь затем — варежку, или, простите, рот. Схватив серебряные ножницы, я отстригаю ему голову.

Конечно, это лишь временные средства — завтра ночью он приползет опять, обернувшись ужом. Но будет уже гибче и сговорчивей.

Внутренние хитрости

Помнится, работал я как-то министром внутренних дел, так никого внутрь не пускал.

Прихожу к себе, выхожу вон и указываю:

— Ждите за дверью.

Но самому мне тоже внутри не сиделось. Вырою, бывает, под полом тоннель и вылезу наружу.

— Скажите, министр внутренних дел там, внутри?

— Внутри, внутри, — кивают посетители.

Я ну в дверь колотить:

— Вылезай, выродок!

Народ дивится моей смелости.

Лишь я один знаю, что внутри меня нет.

Подобные вещи и помогли выжить. А так — пропал бы зазря.

Лицом на Восток