Литературный архипелаг - [4]
В годы, когда все, «что в Европе думало и чувствовало, охватил страх перед неизвестным будущим»[21], изменилось понимание собственных жизненных целей и задач. Пришлось отказаться от образа отшельника (что было нелепо в их, с друзьями, положении); предметом рефлексии стал более широкий круг событий и занятий. «Мало ли что на очереди! — записывает он 21 февраля 1916 г. — То газеты из России, то „животрепещущая“ литература о войне или по поводу войны, совместные чтения, роман Достоевского, который невозможно же не перечитать, то занимающая все вечера работа Наумыча, то урок с моим „протеже“ Невяжск[им][22]. Наконец, математика, дискуссии, переписка, прогулки, головная боль или вовсе томление духа». Он стал внимательнее к людям, пишет их психологические характеристики, но помнит о своем особом статусе: «…я чувствую себя бесконечно далеким от них и их до смешного прозрачных интересов. В сущности, я никого из них не люблю» (30.ХI.1916).
Мировой кризис приковывал внимание. «Эти дни прошли почти целиком за Платоном, теорией научного познания и бомбардировкой Verdun’a. Боже мой, сколько в мире простоты и тревожащей сложности! Как ясны рассуждения и как бездонно туманны свои дела и чужие! Не тревожить хаоса? Но он шевелится надо всем, куда кинешь ясный и доверенный взор! Неужели мудрость — та же слепота? „Душа моя скорбит смертельно“» (29.II.1916). Очевидна литературность приведенной записи: использованы по крайней мере два классических источника: Тютчев со своим «шевелящимся хаосом» (стихотворение «О чем ты воешь, ветр ночной?») и евангельская ламентация, обращенная Христом к ученикам («Душа моя скорбит смертельно»), чем выражается «онтологичность» частных переживаний Штейнберга.
Актуальным писателем в военные годы стал Достоевский. Он и раньше был рядом. «Читаю романы Достоевского, — писал он в дневнике 14 июля 1909 г., — невольно слезы навертываются на глаза: несчастные герои, несчастный автор!» Теперь же возникло убеждение, что он владеет тайной жизни и человека. Во-первых, Штейнбергу близка сама манера его философствования — в ходе обычной и обыденной жизни: «…наблюдал, как мороз и лес и молочно-голубые дали и разбежавшиеся врассыпную по близким просторам яблони, — как все это хороводно окружило мои мысли и как мысли мои выступали просто и природно в этом спокойном радостном кругу». Во-вторых, Достоевский умел изобразить вожделенное «единство» субъективного и объективного, «где нет двух действий: я и мир. Где мир сверхличен, где личность сверхмирна» (5.II.1917). Такая модель сознания хранится пока в виде предчувствия.
В Петрограде Штейнберг поселился у дяди, литературного критика и публициста Исидора Эльяшева. Воодушевленный, как и многие русские интеллигенты, новыми культурными проектами, Штейнберг работал в научно-теоретической секции Театрального отдела Наркомпроса[23], Институте театральных знаний[24], в редколлегии Театральной энциклопедии, читал лекции в университете, в Петроградском философском институте, Институте живого слова (открыт 15 ноября 1918 г.)[25]. Через брата Исаака он познакомился со «скифами» — группой литераторов (А. Блок, А. Белый, Иванов-Разумник, К. Эрберг и др.), близких по своей идеологии и духовным стремлениям эсеровской партии. Примкнув к ним, Штейнберг оказался причастен к созданию Вольной философской ассоциации[26]. Вместе с другими вольфильцами, подозреваемыми в связях с левыми эсерами, Штейнберг был арестован (15 февраля 1919 г.) и препровожден в петроградскую ЧК. Членом партии эсеров он не был, но, как и многие «скифы», разделял их надежды на социализм в его русском варианте: «Это-то всего лучше и величественнее в русском социализме, что, в отличие от западного социализма, его вдохновляла всегда не жажда мести и славы, не воля к власти и к обладанию, а жажда жертвы за народ и воля к подвигу во имя истины безусловной и справедливости вечной!»[27]. Штейнберг просидел на Гороховой, 2 дольше других и был освобожден лишь 21 марта по ходатайству Э. Эльяшевой-Гурлянд, поручившейся за племянника («…это лицо является беспартийным, исключительно посвятившим себя ученой деятельности»). К ее заявлению было приложено письмо К. Эрберга, удостоверявшее, что он готов взять на поруки арестованного — «чистого духом и слабого телом человека», незаменимого работника и философа-эрудита[28]. Одну ночь, с 15 на 16 февраля, в чекистском застенке Штейнберг провел «на одной койке» с А. Блоком[29].
В 1919 г. он становится членом-учредителем и ученым секретарем Вольфилы, главная задача которой в подготовленной им же «Объяснительной записке к проекту положения о „Вольной Философской Академии“» определялась как «исследование и разработка в духе социализма и философии вопросов культурного творчества»[30]. Так мечта о содружестве вольных философов приобрела реальность. Штейнберг руководил в Вольфиле Отделом чистой философии, вел семинар по Канту, выступал с докладами («Развитие и разложение [в современном искусстве]», «Время и пространство в философии истории», «Берега и безбрежность (К философии истории А.И. Герцена)», «Памяти Лаврова», «Пушкин и Достоевский». «Блестящий лектор, непременный участник практически всех открытых заседаний и активный член Совета», поднявший «уровень дискуссий на серьезную высоту»
