Литературное произведение: Теория художественной целостности - [71]
Интересно, что особенно очевидными эти различия становятся после того, как в монолог Гражданина включаются пушкинские строки:
где, как уже говорилось, три стиха представляют собою шестую ритмическую вариацию, осуществляющую основной тип ритмического движения пушкинского ямба. Тематически примыкая к монологам Поэта, эти стихи в то же время определяют ритмическую тему Гражданина. Ритмическим движением этих строк с подчеркнуто сильными акцентами на четвертом и восьмом слогах заражаются и все последующие монологи и реплики Гражданина. А в репликах Поэта ритмическое движение иное, не вполне укладывающееся в традиции пушкинского ямба, точнее, обособляющее одну из его вариаций, основанную на исторически предшествовавшей Пушкину разновидности ямбического ритма, для которой характерно относительное выравнивание силы первой и второй стопы.
Этот пример позволяет еще раз вернуться к взаимосвязям и принципиальному различию тех двух аспектов исторической поэтики, о которых говорилось вначале: с одной стороны, исторической «грамматики» художественного языка и переходов от общеязыковых закономерностей к многообразию художественных текстов, а с другой – исторической типологии преображения текста в целостный поэтический мир.
С точки зрения закономерностей развития стихотворного языка ритмика «Поэта и гражданина» включается в огромный массив русского четырехстопного ямба и является одним из очень интересных моментов его развития, сопоставления и взаимодействия различных типов ритмического движения, которые связаны с разными историческими этапами развития русского стиха. Результат этого взаимодействия развивает, обогащает предшествующую ритмическую традицию и вместе с тем включается в нее и становится материалом для новых трансформаций и обогащений. Результат этот входит в стихотворный язык и становится почвой для новых поэтических высказываний.
Но если речь идет о конкретной поэтической целостности и стиховой – в том числе ритмической – форме ее существования, то в этом случае не ритмика «Поэта и гражданина» включается в массив ямбического четырехстопника, а, наоборот, вся история четырехстопного ямба включается в созидаемую поэтическую целостность и преображается в ней в качественно новое ритмическое единство.
То, что с точки зрения материала представляет собою разные типы и исторические этапы развития стиха, превращается здесь в ритмические вариации единого поэтического голоса, в котором не только выражается, но и позитивно разрешается противоречие, остро выявленное в финале последнего монолога Гражданина:
Очень характерно, что последняя строка этого монолога Гражданина является вместе с тем ямбической вариацией, наиболее характерной для ритмической темы Поэта.
В этом слиянии особенно остро выражается динамика ритмического единства, не позволяющая рассматривать монологи Поэта и Гражданина просто как ритмически индивидуализированные отдельные высказывания отдельных героев. Все: и «чужие» стихи, и «пушкинские» и «непушкинские» вариации ямба – все это вариации единого лирического сознания, единого движения, становления поэтического голоса, отрицающего, снимающего в этом движении безгласного гражданина и болтающего поэта. Это единое в своей внутренней противоречивости лирическое сознание воплощается здесь и в ритмической двуплановости, и в ритмическом единстве «Поэта и гражданина» и определяет, в частности, одну из важнейших формообразующих функций ритма в художественном мире Некрасова. Для понимания этой функции необходима опора на историю развития стихотворного языка в целом и русского ямба в частности. Но прямо из этой истории формообразующие функции невыводимы – важнейшую роль играет здесь лирический мир, развивающий пушкинский личностно-родовой принцип организации художественного целого. В нем поэт и гражданин преображаются в единый ( но не единственный, а едино-разделеный) голос поэта-гражданина, который поэтом не может не быть, а гражданином быть обязан. И все вариации всего ранее созданного становятся здесь плотью нового поэтического целого, оно-то и играет в данном случае определяющую роль в прояснении формообразующей функции стиха вообще и ритма в частности.
С еще большей отчетливостью включение и преображение всей истории четырехстопного ямба в ритмической композиции конкретного поэтического целого можно увидеть, обратившись к одному из вершинных достижений русской лирической поэзии на новом этапе ее исторического развития – циклу Блока «Ямбы».
Исследователи не раз отмечали особую роль в цикле Блока начального стихотворения – «магистрала», концентрата всех или большинства тем цикла >22 . В данном случае перед нами не только тематический, но и ритмический «магистрал»:
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
В книге рассматриваются пять рассказов И. А. Бунина 1923 года, написанных в Приморских Альпах. Образуя подобие лирического цикла, они определяют поэтику Бунина 1920-х годов и исследуются на фоне его дореволюционного и позднего творчества (вплоть до «Темных аллей»). Предложенные в книге аналитические описания позволяют внести новые аспекты в понимание лиризма, в особенности там, где идет речь о пространстве-времени текста, о лиминальности, о соотношении в художественном тексте «я» и «не-я», о явном и скрытом биографизме. Приложение содержит философско-теоретические обобщения, касающиеся понимания истории, лирического сюжета и времени в русской культуре 1920-х годов. Книга предназначена для специалистов в области истории русской литературы и теории литературы, студентов гуманитарных специальностей, всех, интересующихся лирической прозой и поэзией XX века.
Книга объединяет работы, посвященные поэтике и семиотике русской классической литературы. Значительную часть составляют исследования творчества А. А. Пушкина, а также Ф. М. Достоевского, Ф. И. Тютчева и др. Самостоятельный раздел занимают работы о проблемах исследования сверхтекстов, о семиотике культуры и литературы.Книга адресована специалистам в области истории и теории литературы, филологам, а также всем интересующимся русской классической литературой и русской культурой.