Литературное наследие - [66]

Собака, так же без лая, как и убежала, легко взбежала на холм, стегая хозяина по коленям гибким хвостом. Всем своим растерянным видом она показывала, что удивлена: как можно было испугаться ее, интеллигентной охотничьей собаки!

Сергей Иванович сошел вниз. Женщина встала, подняв с земли дождевик или пальто, на котором она лежала.

— Вы не хунхуз? — полушутливо спросила она, увидев ружье в руках подходившего к ней человека.

— Если хотите, я могу увести вас в сопки, — улыбнулся Сергей Иванович. — Нет, я не хунхуз… Однако, вы далеко забрались!

— Не хотелось уходить, — ответила женщина, силясь разглядеть лицо охотника. — А когда собралась, увидела, как вы сели на дюне, и притаилась.

У нее был молодой голос, звучащий возбужденно: напугала собака.

— Я из Затона, — сказала женщина.

— Пойдемте, я вас провожу.

— Хорошо.

Сергей Иванович был рад встрече. Степная ночь, надвинувшись темным небом, тысячами кузнечиков звенела именно о женщине, о женщине с молодым голосом, гибко идущей рядом.

Женщина, которую он встретил, не побоялась вечером уйти так далеко. Она отважна, и это очень хорошо!

— Вы любитель охоты? — спросила она с тем, чтобы начать разговор, когда они зашагали по направлению к далеким огням Затона.

— Нет, — ответил Сергей Иванович. — Я люблю охоту лишь за то, что она дает возможность уйти от людей и несколько часов быть самим собой.

— А разве в другом месте вы не являетесь самим собой? — с едва заметной усмешкой в голосе спросила спутница.

“Она умна”, — подумал Сергей Иванович и ответил:

— Видите ли, в городе наша воля окружена тысячами других воль, они воздействуют на нее, меняют ее “форму”, как давление меняет форму эластичного шарика. Только там, где мы не окружены людьми, мы духовно выпрямляемся и можем думать и чувствовать свободно…

Спутница минутку молчала, вдумываясь в его слова.

Потом, без видимой связи, сказала:

— Вы, вероятно, очень хороший человек. О, да… Даже ваша собака не лает.

— Мой Маманди интеллигентный пес.

— Вы… поэт?

— Я агроном. Специалист по соевым бобам.

— Фи!.. Лучше бы вы были инженером и строили мосты. Знаете, как стальное кружево!

— У вас есть вкус!

— А вы думали нет?

Было легко идти по твердому грунту степной дороги в прохладном воздухе, качавшемся в упругом гамаке небольшого ветра.

Как мячиками, перебрасывались легко скользившими фразами.

— Смотрите, — сказал Сергей Иванович, — огни Харбина похожи на тысячи глаз огромной волчьей стаи. Даже кажется, что они перебегают.

— Это сравнение приходило и мне на ум! — ответила она.

Сергей Иванович чувствовал, что женщина отвечает, стараясь рассмотреть его лицо.

Он улыбнулся.

— Вы чему? — быстро спросила спутница.

— Так, — отвечает он. — Вы, кажется, очень молоды?

— А вы не видите?

— Я не смотрю на вас.

— Так поверните же лицо!

На мутно белевшем тонком овале блестели только глаза. Девушка тряхнула подстриженными волосами.

— Ну, теперь видите? Мне восемнадцать лет!

— Мне кажется, вы нездешняя?

— Конечно. Я недавно из Москвы!

— Потому-то вы такая и смелая!

— А разве в Харбине нет смелых девушек?

— Ах, они смелы по-другому!

— Не понимаю!

Сергей Иванович не ответил. Он любовался походкой своей спутницы. Легкой, ритмичной, похожей на танец. Так ходят девушки, много занимающиеся спортом.

Из темноты вынырнула тупым горбом крыша первого дома. Залаяла собака. Только теперь путники заметили, что в звон степных кузнечиков уже давно ворвались и другие звуки.

Где-то играла виктрола, трещали моторные лодки и жалобно плакал далекий, словно заблудившийся паровоз.

— Ну, вам, наверное, к реке! — сказала девушка. — А мне направо. Я здесь живу.

И, протянув легкую руку, свободным, красивым движением указала на горб вынырнувшей крыши.

Стояла, прямая и стройная, против спутника. Слышно было, как спокойно и глубоко они дышат.

Не протягивая руку, ждала.

Сергей Иванович почувствовал, как быстро у него забилось сердце. Фраза о том, что он хочет еще раз увидеться со своей новой знакомой, такая простая и легкая, запуталась, как моток ниток в лапках котенка.

Но именно эта сбивчивость и сказала девушке главное.

Доля секунды: объятие и быстрый, как сон, поцелуй с ароматом юного дыхания и свежестью ласковых губ.

И больше ничего.

Сергей Иванович даже не ждал, что девушка вернется. Он знал, что этого не будет. В душе же было ощущение, что вот здесь, у черного горба незнакомой крыши, его жизнь вдруг повернута под углом в 180 градусов и теперь пойдет по другому пути.

1928. № 218 (2418), 19 авг. С. 2;

подпись: “А. Арсеньев”.

Лет 20 тому назад…

Одна из Пасх, которую вспомнил Арсений Несмелов

I

Стаивал последний снег; по черной, жирной, пахучей земле, уже посылавшей из недр своих первые, ярко-зеленые, острые травинки, — шествовала весна 1916 года. Заглянула она и в офицерскую землянку пятнадцатой роты … полка.

Командир роты, поручик Кобельков, — конечно, солдаты называли его “наш кобель”, — получил из Москвы посылку от невесты: пять плиток эйнемовского шоколада “Золотой Ярлык” и много филипповских жаворонков, очерствевших за дорогу. Было, конечно, и письмо:

“Вадим, дорогой мой и любимый, если бы ты только знал, как ты мне необходим, как душа рвется к тебе! У нас такие солнечные дни, так тепло… Я хожу в весеннем, приколола фиалки. Так хочется взять твое лицо в свои ладони, глубоко заглянуть в твои глаза и целовать, целовать твои губы”…