Литературное наследие - [4]

Но сегодня память извлекла

Этот хлам угаснувшего быта.

Снова в сердце стойкий холодок,

И опять — измученный, неправый —

Я влюблен в старинный городок,

Снежный, синеватый и лукавый.

Слушаю призыв монастыря,

Силуэты вижу в желтых окнах,

И алеет зимняя заря

В облаках на розовых волокнах…

[2]

ДЕКАБРИСТЫ Поэма

1

Вы помните призыв Карамзина:

«Чувствительность, ищи для сердца пищи!»

А до него великая война,

Восстанье на Урале и Радищев.

Помещики сквозь полнокровный сплин

В своем рабе почувствовали брата.

Гвардеец, слабовольный дворянин,

Влюбленный в Робеспьера и Марата.

Так карты жизни путает судьба,

Так рвет поток весной ложбину шлюза..

Событий огнекрылая труба

И золотая Пушкинская муза!

2

На Западе багрово-золотом

Тяжелой тучи выгибались плечи.

Над городом, построенным Петром,

Лиловой дымью расплескался вечер.

Шла оттепель. Напоминало март

Сырых и влажных сумерек раздумье.

А над дворцом опущенный штандарт

Кричал о том, что император умер.

Тринадцатое истекало. Сон

Окутал улиц темные овраги,

И стиснутый в казармах гарнизон

Наутро приготовился к присяге.

3

Рылеев, лихорадивший всю ночь,

Из тьмы рассвета дрожек стук услыша,

Поцеловав проснувшуюся дочь,

Перекрестив жену, — сутуло вышел.

У Трубецких в натопленной людской

Шептались девки: «Поднят до рассвета,

С семьей простившись, младший Трубецкой

Потребовал палаш и пистолеты…»

Светало. Плохо спавший Николай

У зеркала серебряного брился

И голосом, напоминавшим лай,

Кричал на адъютанта и сердился.

4

Он император. Новая гроза

Взойдет на звонкий мрамор пьедестала.

И выпуклые наглые глаза

Впервые нынче словно из металла.

А там, в приемной, комкая плюмаж,

Шептал гонец с лицом белей бумаги,

Что возмущен гвардейский экипаж

И дерзко отказался от присяги.

Забегали, предчувствуя беду

За годы угнетенья и разврата,

И в голосах: «Мятежники идут!»

Из двери вышел бледный император.

5

Чиновница, не снявшая чепца,

За мужем побежала за ворота,

Ведь мимо оснеженного крыльца

Мятежным шагом проходила рота.

Лабазник закрестился, на дворе

Гостином зашушукался с собратом.

И строилось декабрьское карэ

На площади перед пустым сенатом.

Уже дрожит восторгом мятежа

Мастеровщина… Не победа ль это?

Каховский, нервничая и дрожа,

Три раза выстрелил из пистолета.

6

Еще бы миг — и не было б царя,

Плетей и крепостного лихолетья,

И ты, четырнадцатое декабря,

Иначе бы построило столетье.

Уже рвануло вихрями борьбы

В народ бесправный, к силам непочатым,

Но цепи исторической судьбы

Не по плечу мечтательным барчатам.

Уже гудел и рос поток людской,

Уже насильник, труся, прятал спину,

Но даже ты, диктатор Трубецкой,

Товарищей на площади покинул!

7

И в этот миг, когда глаза горят

И каждый раб становится солдатом

И рвется в бой, — они… они стоят!

Стоят и ждут перед пустым сенатом!

И чувствует поднявший меч борьбы,

Что будет бой мечты его суровей,

Что вздыбят степь могильные горбы,

Что станут реки красными от крови.

И сколько близких канет под топор,

И сколько трупов закачают рощи,

И потому он опускает взор

И, как предатель, покидает площадь.

8

Они стоят. И их враги стоят.

Но громыхает тяжко батарея,

И офицер, в жерло забив снаряд,

Глядит на императора…

— Скорее,

Скорей в штыки! Они — один исход,

Иль правы растопчинские остроты:

«В Париже прет в дворяне санкюлот,

У нас дворяне лезут в санкюлоты».

И император понял: «Дураки!»

И, ощущая злость нечеловечью,

Он крикнул батарее (передки

Уже давно отъехали): «Картечью!»

9

И пушки отскочили. На лету

Подхвачены, накатывались снова,

И били в человечью густоту,

И, отлетая, рявкали сурово.

И это всё…

Зловеще тишина

Бесправия сгущалась год от году.

И ты, порабощенная страна,

Не получила от дворян свободу.

В аллее дней, блестящ и одинок,

День отгорел бесславно и тревожно.

И, салютуя деспоту, клинок

Ты, дворянин, покорно бросил в ножны.

10

И виселицы встали. Но не зря

Монарх-палач на площади их строил;

От них до грозных пушек Октября

Одна тропа… И слава вам, герои!

Явились вы, опередивши час,

И деспот вас обрек на смерть и пытку,

Но чуждый вам и победивший класс

Приветствует отважную попытку.

По сумрачному, злому рубежу

Сверкнул декабрь ракетою огнистой,

И, столько лет взывая к мятежу,

Стране как лозунг было: «Декабристы!»

1925

Примечания

Печатается по тексту, опубликованному в газете «Советская Сибирь» 25 декабря 1925 года. Поэма написана к столетию восстания декабристов; к моменту публикации поэмы Несмелов уже полтора года находился в эмиграции, поэма, видимо, написана уже в Харбине; вплоть до 1929 года Несмелов печатался в СССР и мог получать оттуда гонорары: советские деньги принимались на станциях вдоль КВЖД.

"Чувствительность, ищи для сердца пищи!" — ср. начало небольшой поэмы Карамзина "Алина", включенной в "Письма русского путешественника" (письмо помечено июнем 1790 года): " О дар, достойнейший небес, / Источник радости и слез, / Чувствительность! сколь ты прекрасна!.. / Внимайте, нежные сердца!"

«…Каховский, нервничая и дрожа, / Три раза выстрелил из пистолета» — Каховский Петр Григорьевич (1799–1826) 14 дек. 1825 года на Сенатской площади К. убил (выстрелом в спину) Петербургского генерал-губернатора М. А. Милорадовича (1771–1825), смертельно ранил командира гренадерского полка полковника Н.Н. Стюрлера (умер 15 декабря) и ранил свитского офицера.