Литературная культура сегодня - [2]

-----------------------------------------------------------------------

1 Подробнее см. в работе автора: От инициативных групп к анонимным медиа: массовые коммуникации в российском обществе// Pro et Contra, 2000. Т. 5, N 4, с. 31-60.

-----------------------------------------------------------------------

При этом, добавлю, тема литературы, книги, литературной культуры присутствует на отечественном телевидении - в сравнении, скажем, с французским или немецким - крайне слабо: ограниченно по времени, мелко по уровню, что не случайно. Как бы гарантированные всей системой институтов советского общества, заданные роль, состав, трактовка литературы не требовали ее обсуждения, тем более в публичной форме, в виде диалога, полемики. Соответственно, не появилось ни фигур, обладающих подобными социальными умениями (а общаться на равных - наука, которой в социуме и сами социумы долго, тяжело обучаются на собственной шкуре), ни имеющих для этого гибкого, разработанного языка, понятия, системы аргументации.

Государственно-номенклатурная модель управления культурой, включая литературу, на определенных участках сменяется сегодня рыночными формами саморегуляции. Речь не только о прямом спросе на ту, а не иную литературу в непосредственном денежном выражении, что достаточно очевидно. Дело еще и в косвенных формах социального заказа и поддержки определенных образцов - через разделение финансовых потоков, распоряжение ими, их регулирование и т.п. Таковы немалочисленные уже издательские программы, в том числе - с субсидиями зарубежных государственных организаций, посольств и проч., поддержка издательств, их проектов, тех или иных книг через различные фонды и гранты, спонсорство со стороны частных фирм и отдельных лиц. Аппарат подобной системы, сложившейся за девяностые годы, ее кадры сами представляют собой компактную, но достаточно влиятельную теперь подгруппу. И это сообщество в известной степени задает, предопределяет, нюансирует образ современной российской культуры и литературы в расчете на ближайшие к ним культурные группы, структуры массмедиа.

2

Фактически единственным реликтом прежней государственной системы литературных коммуникаций остаются на нынешний день "толстые" литературные журналы - институция, централизованно-командным порядком сложившаяся в советскую эпоху (прежде всего - в двадцатые и пятидесятые годы прошлого века) и рассчитанная, понятно, на тогдашние культурные и идеологические задачи. После публикационного бума конца 1980-х - самого начала 1990-х годов, когда эти издания, особенно несколько лидировавших среди них московских, имели максимальные за все время их существования тиражи и в максимальной степени, на пределе возможностей, выполняли свою главную функцию - приобщения к литературным образцам и представлениям, значимым для консолидации всего образованного слоя, - "толстые" журналы резко сузили круги своего хождения. Их тиражи, в позднесоветские дефицитарные времена назначавшиеся сверху в пределах примерно сотни тысяч экземпляров, а затем взмывшие на пике в отдельных случаях до миллиона и даже нескольких миллионов ("Дружба народов" с рыбаковскими "Детьми Арбата", "Hовый мир" с публикацией солженицынского "Архипелага"), сегодня насчитывают несколько тысяч и дважды в год еще понемногу сокращаются. Если число периодических изданий в целом - не считая газет - за девяностые годы почти не изменилось, то их средние тиражи уменьшились более чем в восемь раз. Это вполне наглядно показывает, как раздроблен и продолжает дробиться соответствующий социальный контингент их привычных потребителей - "интеллигенция", как убывают ее социальная роль, влияние, престиж в глазах других общественных групп.

Значение "толстых" литературных журналов для образованных читателей позднесоветской эпохи, начиная примерно с конца 1950-х годов, было связано, говоря очень обобщенно, с двумя обстоятельствами. Во-первых, журналы - при всем идеологическом контроле и цензурных препонах выходили к публике со своим образом мира (и в частности своим представлением о литературе), "тут же", в каждом новом номере, воплощенным в структуре издания, круге его постоянных авторов, подборке текстов, их заголовках и т.д. Сколько-нибудь опытный читатель (а его опыт, среди прочего, журналы и формировали, это была целая наука, которую современники потом предпочли отодвинуть и забыть, тогда как ее нужно было продумать и зафиксировать!) никогда бы не спутал разные журналы, окажись они вдруг без обложек: он узнал бы "свой" по оглавлению, даже по нескольким страницам. Во-вторых, журналы привлекали, опять-таки, образованных читателей тем, что были, в посильной степени, органами рефлексии над окружающей жизнью и современной литературой. Отсюда важнейшая роль отделов публицистики и литературной критики в журналах этого типа.

Разумеется, разделение на "две культуры", возникновение с середины 1960-х годов сам- и тамиздата, которые, понятно, не входили в круг печатного рассмотрения, критического анализа, рецензирования, не могло не ущемлять, больше того - не уродовать журнальные формы коммуникаций между различными группами и слоями общества. Из сферы публичного обсуждения тем самым вытеснялись наиболее острые проблемы общества и культуры, подавлялись альтернативные точки зрения на них, устранялась возможность открытой полемики. Это - вне зависимости от взглядов и воли отдельных людей - извращало и развращало институт критики: двоемыслие калечит ум, приучая думать с расчетом на недоброжелательного и неквалифицированного, но неустранимого партнера. Однако в полной мере разрушительный эффект "подполья" для журнальной системы сказался, по-моему, как раз тогда, когда оно было "легализовано" - в период перестройки и публикационного бума (разумеется, этот эффект никем не планировался и в большой мере оказался неожиданностью для участников).