Литературная Газета, 6600 (№ 22/2017) - [36]

– За днюху! – чуть громче, чем нужно, говорю я, и привлекаю внимание похмельного мужика.

Он дожидается, пока мы поставим свои рюмки на столик, и подаёт голос, хриплый и низкий, как у простуженного пса:

– Девушки, а?

Маша хихикает, она стоит лицом к мужику, поэтому видит его, и видимо, это зрелище кажется ей забавным. Я не оборачиваюсь, все эти братания в заведениях подобного толка мне хорошо известны, и заканчиваются они всегда одинаково – безобразным скандалом.

– Девушки! Я, кажется, к вам обращаюсь! Ну!

– Маш, не реагируй, – шепчу я ей. Но Маша после ста грамм уже готова к приключениям, её душа жаждет общения, она продолжает глупо хихикать, и я её уже почти ненавижу.

–Что? – хихикая, говорит она то ли мне, то ли мужику, и ему становится достаточно этого тоненького мостика, чтобы со своей почти пустой кружкой переместиться к нам поближе.

Он занимает соседний от нас стол, не решаясь присоединиться к нам, так как спотыкается о мой суровый взгляд, полный презрения.

– Я тут подслушал, у кого-то из вас день рождения?

– У меня, – хихикает Маша.

– Поздравляю от всей души! – поднимает свою кружку мужик.

Он делает большой последний глоток, громко ставит кружку на стол и лезет в карман за бумажником. Я закатываю глаза: «Начинается». Маша ошибочно думает, что сейчас новый знакомый предложит угостить нас, но так она решает по присущей ей наивности и малоопытности. Подобные типы никогда не угощают дам, им себе-то на пиво еле удаётся наскрести, тем более после воскресной попойки. И точно. Из бумажника мужик достаёт помятую фотографию девочки – на вид лет шести – и сует её Маше под нос.

– У меня вот у дочки тоже недавно был день рождения. А я её лет пять не видел уже… – заводит он свою пластинку.

Я резко топаю ногой и говорю Маше:

– Ну, нам пора.

Надо отдать ей должное, соображает Маша хорошо. Она быстро собирается, накидывает пальтишко, мы киваем Людмиле и тут же выметаемся на улицу. Я успеваю услышать, как вслед нам кричит мужик:

– Ну и катитесь, шалавы!

Мы отходим на двести метров от рюмочной, и Маша начинает смеяться:

– Как мы от него смылись!

У неё запотевшие очки и тоненький истеричный смех. Мне всё это перестаёт быть интересным. Охватывает привычная нервозность, будто бы я нахожусь не на своём месте и хочется быстрее уже избавиться от Маши. Её скручивает смех:

– Ты слышала, что он нам крикнул? Ха-ха-ха!

Затем она переводит дух и добавляет:

– А хорошо же посидели?

– Нормально, – откликаюсь я, – так, Маш, ты езжай домой, поспи пару часиков, потом поешь и выпей чай. К вечеру придёшь в себя как раз.

Она расстроено смотрит на меня, и я с раздражением вновь вижу это жалостливое выражение её глаз:

– А ты уже домой?

– У меня ученица сегодня, – отвечаю я.

Жалость в её глазах сменяется испугом:

– Ты после всего этого поедешь учить детей?

Я пожимаю плечами:

– Маш, ну, во-первых, для меня сто грамм – это не твои сто грамм. А во-вторых, разве трезвой можно выносить этих детей?

Маша задумывается на несколько секунд, потом всё-таки соглашается со мной:

– Ну, вообще да, эти дети… Как только у тебя хватает терпения с ними возиться! Я отказалась ото всех учеников, просто больше не могу, не могу и всё…

Её опять начинает нести, хочется поговорить, поплакать даже, может быть. Я хорошо понимаю её состояние, только мне уже не до этого. Невесело. Неинтересно. Я слегка прикасаюсь щекой к её щеке на прощание:

– Ну, всё, Машка! С днём рождения ещё раз, мне пора бежать!

Она распахивает руки, словно бы хочет прижать меня к себе, но я уже уношусь в сторону метро, и только слышу, как она кричит мне в спину:

– Не забудь! Сегодня вечером я жду тебя в «Жан-Жаке»!

Не поворачиваясь, я машу ей рукой и спешу к ближайшей палатке. Мне нужно ещё купить мятную жвачку и пополнить карточку на проезд.

Лёгкий кураж от выпитой водки уже испарился. Я запихиваю в рот сразу пять подушечек «Орбита» и вхожу в стеклянные двери метрополитена. А там уже не так малолюдно, как утром. Сумки, бабки, разносчики пиццы и осетинских пирогов, мужчины в чёрном, женщины со смартфонами, студенты с рюкзаками, школьные классы на выезде… Встаю в уголочке и прислоняюсь к дверям с надписью: «Не прислоняться», включаю плеер, играет Morphine, глаза прячу в WhatsApp. Только бы не смотреть по сторонам. Проклятый понедельник!

Начало

НачалоВыпуск 5

Спецпроекты ЛГ / Литературный резерв / Лицей: финалисты

Семён Кожин. Якиманский переулок. Церковь Иоанна Воина. Москва. Осень. 2004

Теги: премия "Лицей" , Евгения Некрасова , проза

Евгения Некрасова

Из сборника „Несчастливая Москва“

Гора

Галя-гора ходячая. На улице над людьми возвышалась, за людьми – расширялась. На улице вывески загораживала, двух мужиков перекрывала. Двух с половиной, если юноши. Красивая-некрасивая, кто поймёт. Не разглядишь. Ясно – большая. Гора из пейзажа, фон для главных.

У Гали подружка переднего плана – Света, для которой Галя – удобный задний. Женихов притянуть – самой засиять на фоне горы, женихов отогнать – себя выключить, с горой слиться или вовсе – за неё спрятаться. Женихи гор боятся. Хорошо дружить с горой.

Мама Гали – пила. Пила иногда и пилила дочь про замуж и прочее обязательное, на что горы совсем не способны. Галя-гора не жила с мамой, а ходила в комнату на Нагорной на ночь и в выходные. Вне комнаты Галя расставляла товары в гипермаркете, упиравшемся в горизонт. С её ростом-то и без лестницы ладно. Зачем горе лестница? Света Гале не льстила, ругала её за низкую работу, потому что сама без карьерной лестницы не могла.