Литературная Газета, 6599 (№ 21/2017) - [16]

Не на первом месте, собственно, литература и в «Сидеть и смотреть» Дмитрия Данилова, тоже поэта, переведшего в регистр прозы романтику дальних дорог. Его книга – это стенограмма наблюдений автора, восседающего на случившихся по пути скамейках Мадрида, Берлина, Вены, Афин, Тель-­Авива, Хайфы и совсем немного – Москвы, Брянска и Великого Новгорода. Как бы там ни было, но эксперимент Данилова – просто «сидеть и смотреть», как проехал грузовик и сколько прошло девушек – будучи воспроизведён в книге, неожиданно настраивает на определённый тип восприятия, когда не вполглаза, а действительно – втягиваешься. И аннотация зря утверждает, что это не рассказы, поскольку тексты иногда действительно напоминают Хармса. Иногда кажется, что из них можно составить целую повесть, дописав его «Старуху». «На скамейку села пожилая дама в чёрном и закурила». «Мимо идёт толстый человек и на ходу читает текст, напечатанный на газетной бумаге». «Две маленьких собачки на поводках вдруг страшно расшумелись и разругались». И что это не роман – тоже зря, поскольку записи, выстраиваясь в сюжетный ряд, напоминают «Невесту» Рагозина.

А ведь есть ещё в нынешней литературе не авангард, а обычные книжки, о которых продолжаешь думать. То есть вроде бы не бестселлеры, перечитывать их вряд ли будешь, плотный текст уже в голову загружен – а вот именно что передумывать заново – сюжет и прочую стилистику – это обязательно. Собственно, орнаментальная проза и должна быть такой, как у Каверина, Паустовского, – «Невеста» Дмитрия Рагозина или великолепный «Логопед» Валерия Вотрина. Тут уж антиутопия времён постапокалипсиса, и это, конечно, не бодрые метростроевцы будущего, удельные князья станций и веток, как в «Метро 2033» Дмитрия Глуховского, а продукты гуманитарной катастрофы, как у Толстой в «Кыси», если помните, или в «Библиотекаре» Елизарова. Так, сказ в романе Вотрина, искусно синкопированном грустной действительностью, чуть ли не былинный, выговор порой напевный, что отсылает по нынешним временам бренд-узнавания, конечно же, к упомянутой Толстой. Чего-то там замкнулось, если помните, в головах её героев после ядерных катаклизмов, вот и перешло население на старорусскую певучесть и прочий воляпюк. Этак добротно, чинно, с расстановкой гуторят и в «Логопеде», но все сплошь людишки из бывших – в отличие от государственных толмачей воли государевой насчёт произношения словес современных, которые ратуют за правильную речь. «Приходилось и председательствовать, и участвовать, и слушать, и постановлять, – течёт неспешно жизнь главного героя. – Но забота жены его согревала. От её пышных, исходящих паром оладий в нём проходил разлад, наступал мир в душе».

На контрасте с домашними заготовками «постапокалипсической» прозы есть ещё не менее «живые», вернее, возрождённые имена – классические, ядреные, это вам не мальчики-мажоры, они жизнь видели, их проза вплавлена в неё, как в почтовый сургуч, и даты никак не перепутать. С приветом из метафизического прошлого пишут авторы серии «Уроки русского» (созданной Олегом Зоберном), одна из последних книг которой – «Джу-джу» Олега Разумовского. С одной стороны, жёсткое чтиво о Смоленске советского времени, а с другой – ведь чем заманивает автор? Простыми житейскими ценностями, которые не обязательно заканчиваются постмодернистской кодой разрушения, как у Сорокина. «Тёплой плиткой, раскалённой докрасна. Приятным запахом отварной картошки. Фильмом военным по телику. Простым столиком, на котором вечно консервы в томате, два дежурных стакана и бутылка портвейна». Правда ведь хорошо? Не то чтобы в рассказах с названиями «Мрак», «Психоз» и «Чума» нет чего-то оригинального, просто подобная стилистика – это оригинальность второй свежести и двойной очистки, восходящая к русской литературной классике, и «новые реалисты» вроде упомянутого Романа Сенчина, при этом – лишь благодарные потомки, хоть и не хотят в верить в такое «счастье.

А ведь есть ещё «государственность» в литературе – от детективного Акунина до серьёзной и даже «ответственной» прозы Захара Прилепина последнего времени, а за ним уж поспевает Александр Снегирёв. Оказывается, нужна и государственность, и новая наивность, если так можно назвать ревизию детских ценностей, как, например, в случае с необычной книжкой «Ленин. Пантократор солнечных пылинок» Льва Данилкина. Здесь ведь прошлое живёт ещё на более высоком «государственном» уровне, ассоциируясь с добрым детством, и даже сборник рассказов «Советская Атлантида» называется, вот она и всплывает время от времени в современной прозе. То «Терешкова летит на Марс» Игоря Савельева, то «Последняя любовь Гагарина» Дмитрия Бавильского, а то и вовсе упомянутый «Ленин» у Льва Данилкина.

О предыдущей генерации хитрых менеджеров мы знаем из романов Сергея Минаева вроде «Духless» и «Р.А.Б.», её представители поднимали средний и крупный бизнес, пробовали всевозможные наркотики и занимались распилом бюджетов. То есть налаживали офисную жизнь, внося её в жанрово-стилистический реестр современной литературы. Налаживали, чтобы после окончательного успеха в жизни и судьбе понять, что хорошо жить всё-таки даже не на Рублёвке, а вообще не в России. Они ещё читали Пелевина и слушали Гребенщикова, и если уходили в параллельную реальность, то под песни Morrissey, а не свистопляску группы «Серебро», и как минимум в буддизм. Следующее же поколение, родившееся в 80-х, о котором, собственно, в романе Савельева «Терешкова летит на Марс», вроде бы должно быть менее упадочным и депрессивным. Ведь инфантильные герои Мураками здесь больше не живут и весёлые продавцы воздуха из книжек Бегбедера не котируются, поскольку вся «литература» давно уже слилась в социальные сети. Так, по крайней мере, принято считать, используя схему базиса и надстройки, мол, депрессия изжита предыдущим поколением, а нынче время пожинать плоды либерального прогресса.