Литературная Газета, 6570 (№ 40/2016) - [5]

Что касается нашей страны, то нам нужна новая индустриализация. Давно известно, и об этом тоже пишет Эрик Райнерт, что источником подлинного богатства народов служит высокоразвитая, многоотраслевая обрабатывающая промышленность. Народ, живущий «от земли» (сельским хозяйством или добычей сырья), никогда не достигнет прочного богатства. Промышленность создаёт рабочие места с хорошей зарплатой – именно они нам нужны, а не пенсии и пособия. Не материнский капитал, а хорошая зарплата для отца. Тогда и матери хватит, и младенцам, и престарелым родителям перепадёт. Я не к тому, что нужно немедленно отменить пособия, я лишь показываю, что только на путях труда и созидания можно одолеть бедность.

Нужно ли помогать отдельным людям? Полезно ли, если человек богатый от своих достатков что-то даст тому, кому вроде как нужна помощь?

Я лично многократно помогала разным людям, и, знаете, толка большого не было. Никто из тех, кому, как мне казалось, я даю благодетельный «толчок», не поднялся и ничего путного не достиг. Некоторые потом плаксиво обижались, когда привычная помощь прекращалась. У меня даже сложилась некая теория о трёх этапах умственной эволюции получателя доброхотных даяний.

Этап первый – восторженное изумление: «Неужели это всё мне?»

Этап второй – привычка: «Это наша добрая традиция, что вы мне это даёте».

Этап третий – недовольство: «Мало дали. И вообще на свете есть то же самое, но гораздо лучшего качества».

Некоторые быстро приходят к третьему этапу, иные задерживаются на втором, но так, чтобы человек сказал: «Спасибо, теперь я сам», – с таким я не встречалась. Так что глобальной пользы – для самого героя – благотворительность не имеет. Но из эмоциональных побуждений, чем отнюдь не горжусь, я продолжаю кое-кому кое-что давать.

Кстати, советское государство благотворительность такого рода не приветствовало. В перестройку, когда начали вешать всех собак на советскую власть, это объяснялось жестокосердием большевиков. На самом деле в этом был большой смысл. Работа для всех, более того, всеобщая обязанность трудиться и соответственно получать зарплату – это неизмеримо более конструктивный способ преодоления бедности, чем раздача милостыни.

Назвать поимённо

Назвать поимённо

Политика / Новейшая история / Позиция

Шаргунов Сергей

Теги: Белый дом , 1993 год , Верховный Совет РСФСР

События октября 1993 года требуют рассмотрения в юридической плоскости

Октябрьским событиям 23-летней давности «Литературная газета» посвятила десятки публикаций. Это, что называется, наша тема. А Юрий Поляков был единственным, кто по горячим следам в центральной печати решился осудить сотворённое ельцинской властью (статья «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!», «Комсомольская правда», 7 октября 1993 года).

Сегодня усилиями патриотических СМИ эта страница истории России воспринимается большинством соотечественников как преступление власти против народа. Однако совершенно необходимо продолжить работу по осмыслению прошлого, вернуться к вопросам юридического свойства. В этой связи важно отметить инициативу Сергея Шаргунова, который внёс свой первый законопроект в VII Государственной Думе «О компенсации причинённого вреда и мерах социальной реабилитации граждан, пострадавших в ходе гражданского конфликта, происходившего с 21 сентября по 5 октября 1993 года в городе Москве». Писатель обозначил свою позицию в соцсетях и на страницах «МК». Предлагаем читателю фрагменты этих публикаций.

Маленькая гражданская война в центре Москвы – огромная для всей нашей новой истории и отчасти табуированная тема.

93-й год по-прежнему кровоточит.

Мне кажется важным назвать всех жертв по именам вне зависимости от того, с чьей стороны они оказались (большинство – случайные мирные люди) и как погибли (раздавлен танком или застрелен снайпером), и помочь их близким.

Часто говорят, что учтены не все убитые – тела некоторых были уничтожены. Так это или не так – собираюсь выяснить. Для прояснения зловещих загадок осени 93-го я хочу создать открытую общественную комиссию из писателей, журналистов, юристов, священнослужителей. Кто знает что-то о пропавших тогда бесследно, приходите ко мне на приём, пишите на мой ящик [email protected] .

У трагедии 93-го есть несколько аспектов.

В то время слово «патриот» было ругательным и проигрышным. Совсем немногие могли называть 1990-е лихими не с безопасной дистанции, а изнутри эпохи. Я понимал вызывающую линию парламента: остановить грабительскую приватизацию и шоковую терапию, поддержать соотечественников за пределами страны («Вернём Крым, Севастополь – наш», – формулировал Верховный Совет). На одной стороне – телевизор, силовые структуры и глобальный Запад, в который стремилась интегрироваться постсоветская «элита», на другой стороне – русские «чудики»: от Егора Летова до Валентина Распутина.

Есть и другой ракурс, пожалуй, более существенный, – правовой. Каким бы ни был парламент, его разгон означал попрание Основного закона, что установил Конституционный суд. Нулевой вариант (одновременных перевыборов) был предпочтительнее пулевого. Для всего последующего бытия страны. А ей, стране, дали понять: перестроечные слова о демократии и законности ничего не весят, побеждает право сильного. Тогда об этом ясно и печально заявили недавние диссиденты-эмигранты, писатели Владимир Максимов и Андрей Синявский.