Литературная Газета, 6504 (№ 14/2015) - [7]

– Другими словами, на Западе идеология следовала за жизнью[?]

– Конечно! А в Россию демократическая идеология была «импортирована». Она преподносится её адептами как императив, подлежащий реализации независимо от обстоятельств и запросов общества. Не знаю, позволительно ли в газетном интервью вдаваться в философские дистинкции, но я охарактеризовал бы западного интеллектуала-демократа как эмпирика-номиналиста, а российского – как типичного платоника. В сущности, утописта.

– Прежде представители несистемной оппозиции жаловались на то, что доступ партий для участия в выборах в Государственную Думу забюрократизирован. По их словам, это лишило их возможности бороться за власть. Теперь, чтобы создать партию, достаточно пятисот человек. Можно рассчитывать на то, что отныне несистемная оппозиция станет системной и перестанет думать о том, как устроить в Москве майдан?

– Те, кого относят к несистемной оппозиции, не проходят в Думу, потому что не имеют поддержки у избирателя, а не потому, что на их пути к власти возведены какие-то правовые барьеры. Они не могли похвастать особыми электоральными успехами даже в те времена, когда контролировали исполнительную власть. Никакое изменение избирательного законодательства, остающееся в демократическом русле, не может устранить главный барьер – неприятие их электоратом. Ввести бы какой-нибудь антидемократический ценз, который лишил бы «совков» избирательного права, вот это могло бы помочь! И время от времени мы слышим подобные призывы: отменить равное избирательное право, поставив «вес» голоса в зависимость от величины подоходного налога или введя образовательный ценз, а то и просто ввести внешнее управление. Как это сделать, оставаясь в рамках правового поля, без майдана?

Вот только зря поборники русского майдана рассчитывают, что, придя неправовым (революционным) путём к власти, они в ней задержатся. С чего они взяли, что «хозяева жизни» готовы удовлетвориться своими высокими доходами, а власть уступят им? Почему они думают, что все люди с высшим образованием и учёными степенями разделяют их пристрастия и фобии? Наконец, с какой стати внешний управляющий должен видеть в них нечто большее, чем «полезных идиотов»? Вообще наивность той части нашей оппозиции, которая трудится не за гранты, а за совесть (а таких, я убеждён, большинство), не устаёт меня удивлять! В наивности есть, конечно, что-то трогательное, но лишь до известного возраста. Надо же когда-то и взрослеть!

– Пользуетесь ли вы термином «креативный класс»? Если да, то что он собой представляет?

– Иногда пользуюсь этим термином, но исключительно иронически. Почему иронически? Да потому, что нет такого класса, во всяком случае, в социологическом смысле слова. Разве что в идеологическом! Но тогда и относиться к нему надо как к иным идеологическим ярлыкам, то есть не вполне всерьёз. Никто же не думает, что оппозиционная испанской власти нидерландская знать и правда состояла из нищих (буквальный смысл слова «гёзы»), а французские революционеры-санкюлоты и правда ходили без порток! Вот и наши «креативщики» – натворить что-то, может, и сумеют, а сотворить – вряд ли.

– Вы всю жизнь преподаёте в МГИМО(У) – одном из лучших университетов России. Насколько близки студентам либеральные идеи?

– Насколько я могу судить, политические симпатии студентов более или менее аналогичны симпатиям граждан в целом – с поправкой, разумеется, на юношеский максимализм. Но эта черта не является исключительным достоянием какой-то определённой идеологии. В студенческой среде в ходу все идеи, которые имеются в обществе. Если и есть какая-то разница с «обществом взрослых», то она в том, что в студенческой среде становиться в позу интеллектуального превосходства – не лучший способ приобретать сторонников.

Если спросить, кого среди студентов больше: условных либералов или условных патриотов, то ответ будет патриотов. Но тут потребуется важное уточнение: речь идёт именно о расхожих политических ярлыках, а не о политических убеждениях. Потому что быть патриотом – не значит быть врагом свободы, что бы ни говорили на этот счёт наши самозваные «демократы».

– Как оцениваете перспективу создания партии, членам которой в равной мере будут близки ценности патриотизма и либерализма?

– Если вести речь о присутствии такой точки зрения в общественном сознании и политическом дискурсе, то перспективы самые благоприятные. В среде современной отечественной интеллигенции её сторонники находятся в большинстве. Что же касается политической партии, дело обстоит иначе. Но проблема тут не в каких-то особенностях именно этой идеологии или её сторонников, а в самом институте политических партий. Он переживает глубокий кризис. Партии не востребованы, причём не только у нас, но и в Западной Европе. Если в недавнем прошлом мобилизация электората обеспечивалась широким кругом партийных активистов, то сегодня партийные вожди могут попросту игнорировать партийный актив, обращаясь к потенциальным избирателям напрямую – через средства массовых коммуникаций, через интернет. А партия без актива – это совсем другой институт, даже если он по-прежнему именуется партией. Поэтому перспективы любой партии, либерально-патриотической в том числе, я оцениваю скептически.