Литературная Газета, 6503 (№ 13/2015) - [15]

Если бы поэтесса такого уровня, как Тушнова, родилась где-нибудь в Швеции или Финляндии, ей бы ставили памятники, называли её именем улицы, проводили масштабные семинары и фестивали, посвящённые её творчеству. Но у нас, чтобы о тебе пеклись после смерти, надо быть или бесспорным гением, или баловаться антигосударственным вольнодумством. Ну что же! От этого мы не становимся беднее и не теряем память.

Вероника Тушнова – выдающийся русский поэт. Её надолго пережили её строки. А некоторые стали почти народными, что для поэта самое большое признание.

Теги: Вероника Тушнова

Других писателей нет?

Валерий РЕКУНЕНКО

Лонг-лист "Нацбеста-2015" не лучше и не хуже любого другого премиаль­ного списка. Большинство текстов, выдвинутых нынче на звание национального бестселлера, вообще можно было не писать. Что нового, скажите на милость, поведал о Серебряном веке Варламов? Чего ради стоит штудировать беспросветно нудную исповедь телевизионного гэгмена Филиппенко? Зачем читателю добросовестный ребяческий разврат Лизы Готфрик? На ум приходит давний демарш Ильи Стогова, - тот покинул нацбестовское жюри с эпитафией на устах: «Предоставляю разбираться в этом компосте более опытным ассенизаторам!» Тогдашний координатор премии В. Топоров парировал по-сталински: «Других писателей у меня для вас нет[?]»

С тех пор минуло пять лет, но других писателей по-прежнему нет. Или, что вернее, меняются имена и заголовки, но общее состояние отечественной (да и зарубежной русскоязычной) словесности остаётся неизменным: пациент скорее мёртв, чем жив. Не сочтите за труд убедиться.

ПАРМЕЗАНОВАЯ СВОБОДА

М. Степнова. Безбожный переулок. – М.: АСТ, 2014

Если уж необходимо выбрать из полусотни нацбестовских зол меньшее, то я назвал бы «Безбожный переулок» М. Степновой. Ибо книга выглядит вполне добротной работой над ошибками: как стилистическими, так и смысловыми. Ну есть в тексте несколько ненужных и натужных аллитераций, вроде этой: «Мелочь сначала долго копилась в коричневой банке из-под индийского кофе с грудастой грустной гурией на жестяном боку…» Во-первых, звукопись тут абсолютно бесцельна – искусство для искусства. Во-вторых, коли банка индийская, так и барышня на ней – не гурия, но апсара. Но это, право, мелочи, не будем крохоборами. Радует другое: нет в тексте ни кошерных поросят, ни парней, похожих на кариатид. И даже, вообразите, присутствует некий идейный стержень – это у Степновой-то... Дивны дела твои, Господи!

Необходимый спойлер: «Безбожный переулок» – классический Bildungsroman о том, как врач Огарёв, талантливый диагност, по капле выдавливал из себя совка. А помогала ему в этом юная любовница Маля, которая считала служебные, семейные и прочие обязанности надуманными комплексами: «Я всегда мечтала просто жить, понимаешь? Это же самое интересное. Жить. Ехать. Останавливаться где хочешь. Снова ехать. Смотреть. Жить». Эта незатейливая мысль настолько пленила доктора, что тот решил просто жить. И непременно в Тоскане, поскольку Россия для жизни малооборудована.

«Дочитав книгу до конца, вдруг понимаешь, что она совсем не о врачах и не о женщинах. Она о России. России как болезни», – заметил П. Басинский. И это совершенно верно. «Безбожный переулок» легко укладывается в идейные шаблоны примерно 30-летней давности. Тогда все мы дружно решили, что свет невечерний с Запада воссияет. Многие, как выясняется, до сих пор не разу­верились.

Чтобы это уразуметь, достаточно знать Ф.И.О. протагониста: Иван Сергеевич Огарёв – трудно ждать славянофильства от героя с такими паспортными данными. Россия у него ассоциируется с отцом, домашним тираном, с полумёртвым военным заводом, со смертельно больным ребёнком в клинике… Зато символом европейских свобод М.С. назначила пармезан:

«Сыр знали на Востоке и в Азии. Древняя Греция, Древний Рим. Средневековая Европа обжиралась сыром... Они все верили в то, что у них есть будущее. Все до одного. Даже самый ничтожный средневековый смерд знал, что у него есть мизерные, но права. Его нельзя было убить просто так – как скотину. Он мог стать горожанином. У него был сыр. Он верил, что через двенадцать месяцев его дом, его жена, его дети и его сыр всё ещё будут тут, на этой земле. В России делали только творог. Он был готов уже к утру. И к вечеру – скисал. Но до вечера надо было ещё дожить. На большее никто не надеялся. Какой уж тут сыр? Какое столетнее вино? Зачем пустые надежды людям, у которых нет никакого будущего?»

Этот пассаж – авторский просчёт номер раз. Италия как оплот стабильности – с её-то кровавой историей? С междоусобной грызнёй карликовых княжеств? С кострами инквизиции? С французскими и австрийскими оккупантами? С касторкой в тюрьмах? С дикой послевоенной инфляцией, мафией и поголовной коррупцией? Марина Львовна, недурно бы вам хоть «Википедию» почитать, что ли... Факты – ну о-очень эффективное лекарство при стереотипном мышлении.

Просчёт номер два уже серьёзнее. Под занавес выясняется, что Маля, проповедница и воплощение общечеловеческих ценностей, – шизофреничка. Надо ли объяснять, что это полностью дискредитирует её проповеди?