Литературная Газета, 6497 (№ 07/2015) - [13]

Необходимый культурологический экскурс: соц-арт был отрыжкой интеллигенции, которую до оскомины перекормили социалистическим реализмом. Едва лишь соцреалистическое искусство перекочевало в разряд антиквариата, соц-арт немного поупрямился для приличия и также испустил дух. Однако стойкий Бенигсен и по сей день воюет с призраками советских идеологем.

Все свои новорождённые книги В.Б. находил в чужой капусте. «Пзхфчщ!» вырос из тыняновского «Киже», «ГенАцид» – из «Центрально-Ермолаевской войны» Пьецуха. «Чакру Фролова» В.Б. подобрал на грядках… впрочем, первоисточник без труда опознаете сами:

«Настойка была крепкой, вонючей и горькой. Никитин поморщился, но выпил.

– На чём это она? – прохрипел он, чувствуя, как жидкость благодатным теплом разливается по венам.

– На говне коровьем, – спокойно ответил Тимофей».

Классический перформанс: нарядился Бенигсен Войновичем… Фабула тоже почти чонкинская: киногруппа выезжает в Западную Белоруссию снимать агитку про образцово-показательный колхоз. И аккурат 21 июня 1941 года. Минуя спойлеры, скажу, что автор и на сей раз не вышел за рамки жанровых стереотипов. Шаг влево, шаг вправо – побег. Потому красные командиры отдают неизменно тупые приказы. Евреи-партизаны продают друг другу трофейные боеприпасы. Уголовники качают права и ботают по фене. Оккупанты держатся большей частью деликатно и предупредительно. Русские аборигены (в Пинских-то болотах? ну-ну…) флегматично взирают на происходящее и пьют до одури – немцам, чтоб повесить мужика за провинность, приходится два дня дожидаться, пока тот протрезвеет… Словом, полный комплект бородатых анекдотов. Смешно. До слёз.

С вашего разрешения – ещё один культурологический экскурс. Соц-арт, по определению теоретиков, отрицает любой диктат, в том числе диктат этических и эстетических конвенций. Видимо, по этой самой причине сочинителя то и дело заносит в black comedy самого скверного свойства:

«Старшему ефрейтору Венцелю топором отрубили обе ступни и под угрозой смерти заставили бежать… У другого убитого рядового (имя неизвестно) ножом отрезали гениталии, которые, предварительно изваляв в конском навозе, вручили рядовому Дорицу, требуя от того съесть это. Дорица вырвало, едва он попытался откусить кусок, в связи с чем он был немедленно зарублен топором и брошен на съедение свиньям».

Чаплинские потасовки сельских библиофилов в «ГенАциде», возможно, и были комичны. Но подобные пассажи в духе незабвенных садю­шек – к одиннадцати туз. Есть зоны, наглухо закрытые для стёба. Впрочем, у букеровского жюри на сей счёт явно другое мнение…

ФИНАЛИСТЫ

Е. Скульская «Мраморный лебедь» (журнал «Звезда», № 5, 2014). Со времён Дейла Карнеги известно: охотнее всего человек говорит о самом себе. Оттого японский жанр эгобеллетристики (на языке оригинала «ватакуси сёсэцу») приживается на любой почве. Ничего не имею против литературного автопортрета как такового. Пиши на здоровье, коли есть о чём, – тогда, Бог даст, получится «Жизнь идиота». А коли не о чем – не взыщи, выйдет более или менее отточенная банальность. Скорее всего – менее отточенная. Потому как весь запас отточенных банальностей исчерпал русский первопроходец жанра Довлатов.

Тем не менее у ефрейтора Довлатова, под стать лейтенанту Шмидту, обнаружилась масса самозваных детей: Аствацатуров, Малатов, Непогодин, Рубанов, а нынче и примкнувшая к ним Скульская.

Хорошая эгобеллетристика держится либо на недюжинном таланте (как у Акутагавы), либо на экстремальном опыте (как у Гиляровского или Лимонова). А что делать, коли автор – не Бог, не царь и не герой? Остаётся прислушаться к Веллеру: «Сами по себе вы никому не интересны, успокойтесь… Ваша собственная жизнь со всеми её подробностями никого не волнует. Не подражайте «большим людям» – масштаб ваших личностей разный».

Елена Скульская добрым советом пренебрегла. Результатом стала нудная исповедь, выслушивать которую можно лишь по долгу службы – духовнику или психотерапевту:

«На ужин была каша, её вид всегда вызывал у меня недомогание своей слизью и пережёванностью» .

«Мама, торжествуя, смотрела на отца. За два дня до этого она меня первый и последний раз в жизни ударила – деревянной вешалкой от пальто. И на следующий день меня первый и последний раз в жизни ударил отец».

Попутно читатель узнаёт массу любопытного: в детстве соседская девочка посадила героине за пазуху жука, у мамы было крепдешиновое платье с полотняными подмышниками, а папа чуть-чуть не получил Сталинскую премию. Ну очень увлекательная проза, оторваться невозможно. В особенности – от семейных скандалов. Половину «Лебедя» Е.С. посвятила мелкому тиранству матери и старшей сестры. И тщательно запротоколировала все детские обиды полувековой давности:

« Мама внушала мне с детства, что я некрасива, собственно говоря, уродлива. У меня припухшая нижняя губа, оттопыренная в обиде, я не хочу заплетать косы, я высокомерна, зла, улыбаюсь, как улыбались фашисты, глядя на чужую беду».

Зачем тащить на всеобщее обозрение свои застарелые комплексы? Наиболее правдоподобная версия: в расчёте на успех, подобный успеху санаевского «Плинтуса». Но у Санаева был надёжный тыл – два народных артиста СССР и заслуженная артистка РСФСР. Они в первую очередь и были интересны читателю. А несостоявшийся лауреат Сталинской премии – ей-богу, не самый лучший аттрактант.