Литературная Газета, 6478 (№ 36/2014) - [21]

Подкупает любовное отношение автора к людям, родному краю, реалиям повседневной жизни небольшого провинциального городка. Вроде бы покосившиеся заборы, загаженные промотходами речки и вечно переменная облачность должны создавать атмосферу чернухи и безысходности. Ан нет. Из-за туч выглядывает солнце, среди торчащих из мутной воды кусков арматуры нет-нет да и проплывёт утка с утятами. Неустроенность мира внешнего отражается и на внутреннем мире героев Ермакова. Они – самые обыкновенные, заурядные «маленькие люди». И печалей у них в жизни намного больше, чем радостей. Но шпанистый подросток, ещё вчера промышлявший нелегальной торговлей на вокзале, находит в себе силы бросить курить и заняться спортом, а несчастливый в семейной жизни филолог – не изменить жене в располагающих к тому обстоятельствах дальней командировки.

Любопытно, как Ермаков воспринимает время. Его течение напрямую увязано с обстоятельствами жизни героев, физической и духовной. Олег в рассказе «Приключение» ищет попавшего к сектантам друга. И время для него – метроном, безжалостно отсчитывающий каждую потерянную секунду. Герой, а вслед за ним и читатель видит мир как некоторую последовательность сменяющих одна другую картинок-ситуаций. Возникает своеобразное ощущение «клипового монтажа». То же – даже с большей концентрацией – и в повести «Три брата», остросюжетной зарисовке из жизни Древней Руси времён освобождения от татаро-монгольского ига. Воля участников событий как бы раскручивает темпоральную пружину, не оставляя возможности для остановки и перекура. Совсем по-другому устроено время, скажем, в рассказе «Молитва». Здесь времени как бы и нет. Перемещаясь вслед за Кириллом по реке, сидя вместе с ним у костра, начинаешь понимать глубинную слитность бытия, абсолютную эквивалентность прошлого, настоящего и будущего. И это позволяет заглянуть за грань сиюминутности, краем глаза попытаться ухватить смысл жизни. «Господи, пусть не кончается это никогда, пусть не кончается», – шепчет герой. И невольно начинаешь шептать вместе с ним.

Религия. Ермаков уделяет ей особенное место в своём художественном пространстве. Православные храмы и монастыри у него – неотъемлемая, органичная часть[?] Природы! Да-да, именно так. И ни тени фарисейского морализаторства. Герои, обретая Бога, приходят в гармоничное состояние, из которого были вырваны обществом. Героя одного рассказа древние стены храма наводят практически на те же мысли, на которые героя другого рассказа наводит камушек с отпечатком жившего миллионы лет назад моллюска. Кирпичи церквей так же естественны, как любой природный объект. Но, что самое ценное, в произведениях Ермакова есть и более тонкая мысль. Церковь Христова – это естественное состояние социума. И, как природа берёт своё и восстанавливает разрушенное или загрязнённое человеком, так и Церковь потихоньку притягивает и врачует истерзанные общественными потрясениями души. С этой позиции по-особенному понимается название «Дела земные». Это не просто дела бренных людей. Отнюдь. Это земные дела Господа, который через страдания приводит человека к познанию истинного смысла существования.

В целом от книги остаётся ощущение… Честности. В хорошем смысле правильности. Подлинности. Да, жизнь человека не всегда приятна. Часто даже – мучительна. Но у тебя внутри всегда есть неугасаемая искра. Она даёт возможность либо изменить что-то, либо – познать. Даже простому обывателю это под силу – Ермаков на примере своих героев убедительно доказывает это. И ему веришь. Так бывает, когда пообщаешься с умудрённым опытом, познавшим жизнь собеседником.

Теги: Дмитрий Ермаков , Дела Земные

Взять новое дыхание

Глан Онанян. Палиндромы судьбы: Книга стихов. - М.: Голос-Пресс, 2013. – 128 с. – 1000 экз.

Бывают стихи, ясные до прозрачности – лёгкие для любого читателя, независимо от его литературного и жизненного опыта. Стихи Глана Онаняна не так просты – кажется, сперва нужно покопаться в себе самом, своём пережитом, передуманном и перечувствованном, чтобы ухватить суть этой поэзии.

Глан Онанян – не только поэт, но учёный – физик и радиоинженер, и эти две ипостаси, два призвания гармонично уживаются в его стихах. Поначалу изумляют вкраплённые в строки научные, технические понятия, слова, звучащие сложно и непривычно для обывательского уха: сингулярности Вселенной, фрактали абсурда, пульсары преисподней, прецессия орбит... Своеобразие этих сочетаний вначале цепляет, как шершавая поверхность, пытаешься вдуматься, останавливаешь на них мысль. Но постепенно привыкаешь к такой образности и вдруг втягиваешься внутрь этой поэтики.

А внутри всё пронизано одним настроением – философским восприятием жизни вначале с долей горечи и категорическим отказом от смягчающих падения иллюзий. Образ Жизни (житейских переживаний, радостей, раздумий) непременно соседствует с образом Леты, Рока и напоминанием о неизбежности ухода. Жизнь и небытие не противопоставляются друг другу, смерть в поэзии Онаняна – и гость, и хозяин, и друг, и враг, и тайна, и очевидность.

Смерть бессмертна.

Смерть – глобальный