Литературная Газета, 6468 (№ 25/2014) - [33]

– Я насчитал не меньше двух десятков предложений, которые были озвучены лично вами, даже законспектировал их, чтобы иметь под рукой. Тогда они выглядели свежими идеями, продвинутыми, часть из них вошла в Рекомендации парламентских слушаний. Рекомендации разослали во все высшие ветви власти и на места, там их, должно быть, изучили, приняли меры. Отсюда мой вопрос: какие из высказанных вами инициатив утвердились на практике?

– Нет, давайте по-другому поступим. Вы конкретно спрашивайте, а я конкретно отвечу. И предлагаю остановиться на нескольких моментах, сами выберете, на каких. А то у нас интервью в монолог превратится.

– Хорошо, начнём тогда с вашего предложения создать федеральный орган, уполномоченный осуществлять комплексное противодействие незаконному обороту наркотиков.

– Отвечаю. Через полтора года после проведения слушаний, а точнее, 11 марта 2003 года указом президента был образован Госнаркоконтроль, известный сегодня как ФСКН России. Подобные антинаркотические органы есть во всех развитых государствах мира. Что у нас дальше?

– Дальше ваше предложение о необходимости разработки Концепции государственной политики в области противодействия наркотикам взамен прежней, устаревшей, от 1992 года.

– И эта рекомендация была реализована, но в более серьёзном варианте, тут прямая заслуга директора ФСКН Виктора Петровича Иванова. Летом 2010 года указом президента была утверждена Стратегия государственной антинаркотической политики Российской Федерации до 2020 года. Добротный получился документ.

– А как с призывом к жёстким мерам против наркобизнеса, вплоть до введения смертной казни? Эту идею аудитория встретила, как видно из стенограммы, бурными аплодисментами.

– Здесь пробуксовка вышла. Группой депутатов с моим участием такая законодательная инициатива вносилась, молчаливого понимания мы добились, но на формальном уровне одобрения не получили. Потому что Россия ещё в 1997 году подписала протокол № 6 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод об отмене смертной казни, подчеркну, в мирное время. И хотя мы не ратифицировали этот протокол, следовали добровольно принятому на себя обязательству. А в 1999 году Конституционный суд признал невозможным выносить смертные приговоры в отсутствие судов присяжных во всех субъектах страны. Тогда суды присяжных в России были организованы не везде, но вопрос смертной казни всё равно оказался «замороженным». Окончательно отвергнута она была последующим решением Конституционного суда в ноябре 2009 года. Теперь не допускается вообще никаким судам выносить смертные приговоры. Поэтому более поздние законодательные инициативы коллег-депутатов вернуть высшую меру, в частности, для военных преступников, педофилов, матёрых коррупционеров, террористов, не проходили. Однако в Уголовном кодексе осталось пять статей со смертной казнью. Да и общественное мнение до сих пор бурлит: народ требует реанимации закона «око за око, зуб за зуб», на это и регулярные социологические исследования указывают. Упреждаю ваш вопрос, не изменилось ли моё отношение к смертной казни. В условиях установленного на неё в России моратория вполне достаточно приговорить мафиози к пожизненной мере. Даже 20 лет лишения свободы достаточно, чтобы он из-за решётки на свободу никогда не вышел и был захоронен на тюремном погосте. Правда, есть некоторые нюансы, касающиеся женщин, несовершеннолетних и мужчин в возрасте 65 лет. Им «пожизненное» по нашим законам не грозит.

– С мораторием на смертную казнь понятно, хотя условно-досрочное освобождение пока ещё никто не отменял, в том числе для тех, кого пожизненно осудили. Давайте ещё на двух моментах остановимся.

Первый. Вы отмечали несоответствие между расходами государства на борьбу с наркотиками и возвращёнными в казну материальными средствами путём конфискации имущества по решению суда. Криминологи заявляют: если в 2000 году эта разница составляла 40 раз не в пользу казны, то в 2010 году – уже минус в 20 тысяч раз.

– 13 лет назад, согласно имевшимся расчётам, на изобличение одного мелкого сбытчика наркотиков государственный бюджет затрачивал около 30 тысяч рублей. Расходы шли на оперативную разработку, дознание и предварительное следствие, без учёта судебного заседания и содержания преступника в местах лишения свободы. По курсу рубля той поры все процедуры обходились государству в тысячу американских долларов. А сумма изъятых и арестованных материальных ценностей у подозреваемых и обвиняемых в среднем на одно уголовное дело составляла 25 долларов. Судами же конфисковывалось и того жиже – 8–10 долларов. То есть в 100 раз меньше расходов. В 2003 году вопреки тысячелетней правовой традиции конфискации имущества в Древней Руси, Российской империи, Союзе ССР, новой России лоббисты ухитрились этот грозный для них правовой институт из Уголовного кодекса вычистить. После долгой борьбы полноценную операцию по его возвращению провести не удалось. Сегодня конфискация, с одной стороны, в УК обозначена, с другой стороны, к дополнительной мере наказания не отнесена. В итоге вернуть средства, украденные злоумышленниками у общества, удаётся далеко не всегда. Из-за особенностей действующего в России законодательства в части конфискации имущества в казну возвращается в лучшем случае 0,3–0,5 процента от финансового оборота, завязанного на незаконную торговлю наркотиками. В этом вопросе мы топчемся на месте в отличие от прогресса зарубежных коллег. В иной сезон они у наркобаронов конфискуют средств больше, чем годовые бюджетные расходы на деятельность ведомства типа Наркоконтроля.