Литературная Газета, 6461 (№ 18/2014) - [24]

На сцене «Под крышей», небольшого помещения на четвёртом этаже театра Моссовета – лаконичная обстановка из пары табуреток, старой железной кровати, кресла-качалки, комода и деревянная бобина (о ней ниже). Зрительские места – несколько рядов простых стульев, стоящих по обе стороны от места действия. Тут же разместился и ансамбль из пяти человек, сопровождавший музыкой и шумами ключевые моменты спектакля.

Молодой режиссёр Иван Орлов, прошлогодний выпускник ГИТИСа, вернул зрителям «Машеньку» Владимира Набокова после почти 20 лет отсутствия; напомню, что это повествование о жизни русских эмигрантов в Берлине в 20-х годах прошлого века; жизнь их если не беспросветна, то уж точно сумрачна.

Примечательны отдельные режиссёрские решения. Так, Орлов распространяет на «Машеньку» такой набоковский приём: герои то говорят от своего имени, то переходят к авторскому тексту. Клара, начиная перечислять жильцов пансиона, меняет манеру декламации в зависимости от характера персонажа: вот сдержанное и внешне холодное упоминание Льва Глебовича, бесцеремонно-суетливая интонация – это пошловатый муж Машеньки Алфёров, низкий грудной голос произносит имя самой Клары, а глуховатый бесцветный тон соответствует блеклой хозяйке пансиона Лидии Николаевне. Танцоры Колин и Горноцветов вдруг запевают басом, а в другой момент изображают корриду, где в качестве быка выступает рослый, упитанный и бородатенький Горноцветов. Деревянная катушка для кабеля последовательно выступает в качестве лифта, беседки, «каменной плиты, вбитой в мох», на которой Машенька говорит главному герою сакраментальное «Я твоя. Делай со мной, что хочешь», обеденного стола в берлинском пансионе. В финале вместе с этой катушкой в буквальном смысле выламывается за пределы сцены – и из жизни – поэт Подтягин, ставя бобину набок и стремительно выкатывая её в «небытие», пробив перед этим стену.

Неожиданным стал образ главной героини в исполнении Надежды Лумповой. Простоволосая, коренастая, по-подростковому бойкая и даже немного неряшливая, она совсем не похожа на ту Машеньку, которую большинство читателей, вероятно, создают в воображении с подачи самого Набокова, – Машеньку-цветок, Машеньку-прекрасную-русскую-женственность. Героиня Ивана Орлова – хулиганка, это Пеппи Длинныйчулок, в расшнурованных башмаках на босу ногу, свободной рубахе и простой юбке на резинке. Эта Машенька ходит солдатским шагом, временами вообще скачет по сцене и, флиртуя с Ганиным во время катания на лодке, даже несколько раз выбрасывает в воду его плащ, за которым он прыгает в реку.

Спектакль, конечно, в первую очередь заинтересует тех, кто знаком с произведениями Набокова и для кого будет ценно положить в копилку интерпретаций ещё одну трактовку романа. Ручаться же за восторженность впечатлений зрителей, не читавших «Машеньку», сложно: Набоков вряд ли самый эффектный для театрального исполнения автор, а постановка Ивана Орлова всё же незатейлива, хотя и добротна. Вместить всё произведение в один спектакль и не является основной задачей театральной постановки. Важнее ведь передать, как это ни банально звучит, основную ноту, дух романа, в случае с «Машенькой» – контраст между светлейшим прошлым в России и «тенистым» эмигрантским настоящим.

Есть такая примета времени: сегодняшние потребители индустрии искусств, как это ни коробит, в большинстве своём не расстаются со своими айфонами и прочими гаджетами даже во время концертов, спектаклей, не говоря уже о выставках и кинопоказах. Иногда, при всём уважении к труду творческих работников, детища их и вправду таковы, что нет-нет да и достанешь любимый девайс и уткнёшься в него хотя бы минут на пять – перевести дух, сморгнуть, снять напряжение от восприятия очередной версии прочтения или видения красоты. На «Машеньке» светящихся телефонов было немного: социальные сети проиграли в тот вечер хулиганке Машеньке, строгому Ганину, пророчески мудрому Подтягину, режиссёру Ивану Орлову и писателю Владимиру Набокову.

Екатерина БОГДАНОВА

Теги: театральное искусство

«Не существует ничего более отвратительного, чем музыка без скрытого смысла»

Апрелю суждено теперь быть фортепианным месяцем - в Санкт-Петербурге свой единственный концерт в России даёт пианист Григорий Соколов. И более важного события в музыкальной жизни нет. Почему апрель? Потому что в апреле – день рождения музыканта, Григорию Соколову только что исполнилось 64 года! В программе концерта – Шопен. Не сомневаюсь, это как-то связано. Как – мы никогда не узнаем. Пианист Соколов не любит рассказывать о мотивах своей жизни. Он, в сущности, закрытый человек. И слава богу! Болтающий пианист невыносим. В природе музыки есть нечто, предостерегающее от этого пагубного увлечения. Соколов уберёгся. Но зато мы кое-что можем услышать. Роялю в его жизни доверяется всё. Секретов нет и быть не может, так как он с инструментом в исключительной степени доверия, близости, взаимопонимания. Любой убеждается в этом с первым звуком концерта.

В этот раз, 23 апреля, в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии звучали соната № 3 си минор и десять мазурок Шопена. Рецензия самая короткая – нет слов! И быть не может никаких слов. Борис Пастернак в эссе о Шопене написал, что его музыка – "[?]олицетворение достоверности в своём собственном платье". И о концерте Соколова можно сказать то же самое. Каждый звук западает в душу, он адресован и композитором, и исполнителем именно душе. И люди в зале, обладающие ею, так глубоко и трепетно воспринимают откровения Шопена, так слушают – загляденье! Зал у Соколова особенный, как и он сам. Всё богатство гармоний Шопена, разнообразие полутонов, оттенков, тончайших звуковых деталей воспринимаются как необыкновенный бальзам, экзистенциальное пиршество, тайна, в которую так неожиданно и так поэтично вторглись…