Литературная Газета, 6389 (№ 42/2012) - [31]

Смотришь такое среднестатистическое кино и не можешь понять: а с кем воюем-то? Кто, собственно, враг, кроме кровожадных комиссаров и особистов, главных мучителей человечества?..

И вот экранизируют книгу, написанную после войны, запрещённую в 60-е, изданную в СССР в конце 80-х. Видимо, самым главным при выборе литературной основы стало определение - "запрещённая".

В фильме "Жизнь и cудьба" фашистов жалко.

Показательный эпизод. Наш боец наблюдает в стереотрубу происходящее на позициях противника и вслух комментирует увиденное. Вот немцы у шлагбаума балагурят с какими-то гражданскими бабами, вот фрицы по-ребячески пытаются взгромоздиться на откуда-то взявшегося верблюда, а вот на открытой площадке построено крупное подразделение и перед солдатами вермахта торжественно поднимают фашистское знамя. Наши передают по связи ориентировку, и следует мощный артиллерийский удар по массовому скоплению людей. Дым рассеивается - на месте построения горы трупов. Немцев действительно жалко, а наши кажутся извергами.

Чем отличается киноверсия эпизода от книги? Всё вроде похоже, только творчески домыслен верблюд (может быть, это символ попытки Европы оседлать Азию?). Однако решено не показывать, зачем немцам понадобилось общее построение. А повод по книге был. Наш солдат видит в окуляры, как перед строем выводят женщину с маленьким ребёнком, как несчастных обливают бензином. Оказывается, гитлеровцев собрали посмотреть казнь. Именно поэтому советский воин срочно требует, орёт в трубку, чтоб начали артобстрел, вдруг всё же удастся спасти своих[?]

Из подобных деталей и складывается общее впечатление. Кажется, что сценарист особо не задумывался о мотивации героев, логике сюжетных построений, как будто решил поставить рекорд скорости по переводу языка прозы на язык кино. Только этим можно объяснить, почему трафаретным способом тиражируют одну и ту же ситуацию: на фронте герои всё время пьют, а в тылу постоянно принимают пищу. Вероятно, по этой же причине так бедны, так поверхностны диалоги.

Эпизод спора Крымова с Грековым. Разговор придуман сценаристом:

- Лес рубят - щепки летят.

- Да вы под этими щепками всю Россию похоронили!..

Отметим уровень осмысления и глубину проникновения в проблематику сталинизма и то, что у Гроссмана герои не общаются с помощью клише подобного рода. Сценариста не устраивали стилистика романа, витиеватость и многословность? Но разве предложенное упрощение текста чем-то лучше?

Оказывается, Эдуард Володарский вообще относился к фигуре Гроссмана, мягко говоря, неоднозначно. В интервью главреду газеты "Культура" звучит такая оценка:

Елена Ямпольская: По моим субъективным впечатлениям, книга Гроссмана гнилая. Причём эта гнилость очень умело вплетена в ткань повествования. Как вам удалось обойти эти места?

Эдуард Володарский: А я их выкинул. Там есть характеры. Берёзкин - командир полка - очень хороший такой русский характер[?] Но в остальном, я тебе скажу, хотя моя фамилия и стоит в титрах, это действительно гнилой писатель. Писатель, не любящий страну, в которой он родился и жил.

Возникает вопрос: а зачем вообще решили экранизировать Гроссмана, тратить столько денег и творческих сил, если и у сценариста, и у режиссёра (он тоже об этом высказывался) столько претензий к тексту романа?

Книга "Жизнь и cудьба", конечно, знаковое произведение, написанное крупным писателем, но оно слишком противоречиво или, как принято сейчас выражаться, амбивалентно, чтобы на его материале всерьёз говорить со зрителем о Великой войне. И сколько ни называй "Жизнь и cудьбу" "Войной и миром" или "Тихим Доном", книге Гроссмана не стать гениальным фильмом, даже если бы его сняли Бондарчук или Герасимов.

"Жизнь и cудьба" настолько уязвима в своей сердцевине, настолько сомнительны её политические, философские и социальные обобщения, что даже яркие персонажи, мощные образы, отдельные мастерски написанные эпизоды не позволяют роману стать главной книгой о войне.

А в рамках рекламной кампании фильма именно так её и преподносят. Игорь Волгин, например, беседует в студии "Игры в бисер" с литературоведами, и его гости ни слова не говорят о противоречиях произведения. С умилением выявляется основная добродетель писателя - он первый провёл параллели между немецким фашизмом и советским тоталитаризмом. О сходстве твердят как о само собой разумеющемся.

Элемент спора возникает в программе Владимира Соловьёва, который тоже включился в раскрутку сериала. Режиссёр Владимир Бортко плакатно и нервно начинает защищать Сталина, среди его оппонентов - Наталья Солженицына, что в каком-то смысле выглядит бестактностью. Дело в том, что говорить о резко критической оценке романа "Жизнь и cудьба" Александром Исаевичем нельзя (во-первых, по рекламным соображениям, во-вторых, в студии присутствует дочь Гроссмана), но не сказать вообще, по крайней мере, странно[?] Вот программа и получилась странной, с задними мыслями.

Статья Александра Солженицына, опубликованная в "Новом мире" в 2003 году, так и осталась за скобками обсуждения. И если Володарскому, судя по интервью в "Культуре", кажется "гнилым" антисоветский пафос, то Солженицын, наоборот, обвиняет автора, что он не изжил советское. Под раздачу попадает и официально признанная в СССР первая часть дилогии - "Правое дело", и вторая - запрещённая "Жизнь и cудьба". Солженицын бьёт Гроссмана с той неповторимой оттяжечкой, которая свойственна представителям писательского цеха в междоусобных войнах. Особенно если оппоненты разрабатывают одну тему, один жанр, в данном случае - антисоветскую эпопею.