Литературная Газета, 6380 (№ 32-33/2012) - [43]

В то время ему было уже два месяца от роду. В таком возрасте волчата загрызают живого зайчонка, которого в пасти приносит им мать.

Волчонок заметно окреп. В покатости спины, в низко опущенных рёбрах, в поджаром животе стали проглядывать черты прибылого волка. Он по-прежнему играл с Аркой, но теперь уже легко борол её. Его и волчонком нельзя уже было назвать. Стал Савкенов придумывать ему клички - ни на одну не отзывается. А как-то назвал Седьмым[?]

- Конечно, совпадение, но какое роковое! Сказал я: "Седьмой" - он посмотрел на меня долгим взглядом, и столько отрешённости, столько холодного блеска было в глазах, что я смутился. И подумал о том, что не только поил его молоком и кормил рыбой, но и сиротой сделал.

Саби Жанабекович взглянул на меня, и я понял, почему он с неохотой начал рассказывать эту историю.

После того случая Савкенов перестал давать клички волчонку. А тот, будто что-то поняв, стал сторониться людей. Заберётся в кусты и лежит, как в засаде. Только Арке позволял подходить к себе и играл с нею, но сдержаннее, чем раньше.

Однажды исчез он вместе с Аркой. Савкенов обошёл все дворы - нигде нет волчонка. Какое-то подсознательное чувство подсказало, где искать. Сел он в машину и поехал в сторону третьей бригады, на заброшенное поле. У развороченной норы сидел волчонок и жалобно выл, задрав к небу морду. Рядом с ним сидела Арка.

- Веришь, не по себе мне стало, - сказал Саби Жанабекович.

Беглецов привезли домой.

Ещё отчуждённее стал волчонок. Теперь он прятался не в кустах, а в заброшенной печке. Влезал в неё, как в нору, хвостом вперёд, и поблёскивал оттуда недобрыми волчьими глазами.

Дети стали бояться его. Молоко пить он отказывался, не рад был живой рыбе. Ел по ночам, когда его никто не видел. Савкенов хотел выманить прибылого, просунул руку в печь и живо выпростал наружу. Укусил его Седьмой. До крови.

- Я почувствовал себя так, словно меня предали. Верно говорят: сколько волка ни корми[?] - огорчённо говорил Саби Жанабекович. - Но, с другой стороны, поразмыслить: это ведь я его разлучил с матерью. А что дал взамен? Пищу, на цепь не посадил? Но пищу он и сам бы себе добыл. А свобода[?] На кой ему она, если он для воли рождён?

Одним словом, рано или поздно могло случиться неприятное, и Савкенов велел сыну отвезти Седьмого в район, в общество охотников. Серик не хотел везти, но Савкенов был непреклонен. Прибылой становился опасным. Да и соседки докучали Савкенову: "Убей серого, иначе беда будет".

- Лучше бы я вообще не привозил его домой в тот апрельский вечер. Или пусть волчат было бы шесть, без седьмого.

Волчонка не стало. Никто не приходил и не просил его показать. Савкенов поднимался рано и уезжал в бригады. Наступила жатва. Аврал на месяц с гаком. Как-то забежал он домой пообедать, и Серик сказал ему, что пропала Арка. Савкенов не обратил внимания на слова сына, а через день сам заметил: нет собаки.

После того как Седьмого увезли, Арка заскучала, притихла, не бегала по двору, не лаяла весело, встречая Савкенова. И вот пропала[?] Механизаторы из третьей бригады говорили, что видели чью-то собаку у сопки. Быть может, то была приблудная, а может, и Арка. Кто знает, что потянуло её на то поле? Что с ней случилось, неизвестно, только не вернулась Арка в дом.

- Такая, брат, история[?] - повторил Саби Жанабекович. - Год назад это было.

Он пододвинул к себе пиалу и попросил ещё чаю.

Я вспомнил его рассказ, когда Лёша сказал, что мы едем по полям третьей бригады.

Огонёк слева исчез. Луну занавесила туча. Степь стала неприветливой, тёмной. Наверное, в такой степи погибла Арка.

В памяти всплыли последние минуты перед отъездом.

- Саби Жанабекович, а что стало с остальными волчатами?

- Их взяли ребята, отвезли в район, получили наличными. После посевной в бригаде дня два весело было[?]

Константин ГАЙВОНОВСКИЙ

Алёша хороший!..

Алёша хороший!..

ВПЕРВЫЕ В "ЛГ"

Антону Лукину 26 лет. Родился и живёт в знамени-том селе Дивеево Нижегородской области. Окончил школу, техникум, отслужил в армии. Пишет сказки, рассказы, стихи.

Алексей догнал цыгана уже на конце деревни, дал ему ещё немного еды и снял с себя сапоги. Тот надел их на мозолистые сбитые ноги и поблагодарил от всего человеческого сердца.

- Алёша хороший! - только и ответил ему Алексей.

Долго потом мать бранила его за сапоги. Неприятно было. Алёша не любил, когда его ругали. И, будь он виноват или нет, уводил глаза в сторону и молча кивал. Но поделать с собой он ничего не мог. Жалко ему было цыгана, и кроху на его плечах тоже было жалко. Смотреть на них и то было больно. Нищих всегда жалко.

Как-то летом, когда Алексей растапливал баню, мать получила от Макара письмо, в котором сообщалось, что тот через пару дней приедет с Лизкой, сам на ночь, но дочь собирался оставить на месяц.

- [?]Сам бы задержался подольше, но не могу, работа не отпускает. Даст бог, вырвусь на недельку ближе к осени. Лизка пока погостит у вас с месяцок, потом заберу. Нюра едет отдыхать в пионерский лагерь. Вот так вот[?] - прочитала Алексею мать письмецо. - Может, Лёшенька, в город поедешь?

- В город?

- В город. С братом. Поживёшь месяц у него. На город хоть посмотришь. В кино сходишь, в музей какой, на троллейбусе прокатишься[?] А за Лизкой поедет, и ты с ним обратно.