Литературная Газета, 6362 (№ 11/2012) - [18]

.

В книгу Андрея Владиславовича Шацкова, выпущенную к его 60-летию, вошли избранные стихотворения. Это в общей сложности одиннадцатый сборник поэта. В то же время сюда включены и стихи, написанные в самый последний период. Шацков не только гражданин и философ, но и тонкий лирик, наблюдательный художник, от взгляда которого не ускользают и самые простые подробности быта:

Осипший вороний грай.

Скупой воробьиный попрыг.

Протёкший в углах сарай.

Загруженный льдами погреб.

Эти стихи выглядят почти архаичными в контексте современной "актуальной" литературы, перегруженной заумью. Но это и есть настоящая поэзия.

Последний свет январских сумерек

Последний свет январских сумерек

ПОЭЗИЯ                                                                                                                                                                                     

Евгений РЕЙН

БЛОКАДА

Я видел панораму

"Блокадный Ленинград",

Я вспомнил папу, маму,

соседей - всё подряд,

Я вспомнил ту горбушку,

и трупы на снегу,

И на углу церквушку,

и залпы по врагу.

И Невку, и Фонтанку,

и на стене плакат,

и как мы спозаранку

спешили на парад,

Я вспомнил сорок первый

и сорок пятый год,

и водку, и консервы,

обстрел, отбой, налёт.

Я вспомнил, что я стою,

что знал, чем стал, кем был,

и оказалось, что я

ни крошки не забыл.

В ПЕЩЕРЕ                                                                                                    

Дымный закат над заливом и над Кронштадтом,

Что-то я чувствую нынче себя виноватым

Перед заливом и перед Кронштадтом[?]

Что же, цепная реакция - здравствуй, атом.

Зря, что ли, спешил Македонец в пернатом шлеме,

Маятник в тяжком брегете отстукивал время,

Байрон халтурил в восточной поэме,

Почему для меня всё это - лёгкое бремя?

Дальше и выше - неужели туда не пробиться,

К тому истоку, где боги - самоубийцы

Мир разделили, как будто кубисты,

На фигуры и клетки заигравшегося шахматиста.

Глубже и выше, через эндшпиль к дебюту,

И ещё дальше - от роллс-ройса к верблюду,

Что позабыл, что вспомнил - а с вами не буду,

Я отступаю обратно к пещерному люду.

В этой пещере заката, где мамонт на голой стенке,

Где дымят табачком янки или эвенки,

Где хорошо бы дождаться пьянки и пересменки,

Слизывая с чубука горькие пенки.

Всё пока впереди. Вместо совести психоанализ,

За миллионы лет довольно мы намахались,

Во всей истории этой предпочитаю хаос,

Хочу повиниться, но в чём покаюсь?

Бедный дикарь-питекантроп, не знающий гороскопа,

Каменная моя ничуть не согрелась ж*па,

Мне не дотянуть ни до рассвета, ни до потопа,

Вот моя правда - основателя и остолопа.

Что пропустил, что предвидел - не знаю,

Сон над золой, словно мать родная,

Убаюкивает, что песенка горловая,

Там у начала, у самого края.

А во сне всё едино - физика и динозавры,

Напевы радио и лепет арфы,

Как же растолковать мне карты,

Лишь бы не просыпаться для жизни лярвы.

Главное - пропустить всю эту выдумку Божью,

Не гнать телегу по бездорожью,

Не осквернить себя ни истиной, ни ложью,

Просто курить под закатом и жить водяною вошью.

2011

ВОКЗАЛ

Там, где банк Нефтехима,

Там, где бар "Погребок",

Где Москвы середина

И скрещенье дорог,

Там и ты побывала

В незапамятный день,

Где такси у вокзала

            и на сумке ремень,

В старой курточке лисьей

И французском платке,

Я догнал тебя рысью,

             я всегда налегке,

И уехал, уехал

За поля, за моря,

И карманной прорехой

Стала слава моя,

Я не понял в тот вечер

То, что всё потерял,

Ты звала - не ответил,

Всё сменял на вокзал,

Где проклятые рельсы,

Уходя на восток,

Били пиками крести

В поседелый висок.

ЗАКАТ

Нине Королёвой

Закат над заливом -

Атлантики больше,

На крышах и шпилях

Багровые клочья.

Вставайте из праха,

Кто жить расположен,

Последнее слово

Последнею ночью.

Мы жили когда-то в несносной остуде,

Платя пятаками прозревшей глазнице,

Варили баланду в солдатской посуде

На Вечном огне у имперской границы.

У бедных ларьков над разбавленным пивом

Нас тень покрывала подземного моря,

Волна Афродиты толчком торопливым

И нас обнимала осадком в растворе.

И мы не заметили, как мы втянулись

В рутину погибели, хлада и тленья,

Мы ели с ладоней бесчувственных улиц,

Любили без повода и утоленья.

В пустой тишине, где гремели трамваи,

В подвалах, таивших чугунные топки,

Сложили мы жребии и караваи,

Связали свои - к отступленью - котомки.

Вставайте из праха единым порывом

Разбитым полком, отступающим в воздух,

Сейчас над Сенатской, над Финским заливом,

Над урной, где души в объятьях бескостных.

2012

ИЛЬЯ АВЕРБАХ

Кудрявый луч пробился на экран,

Удав искусства вполз Лаокооном,

Коробки фильма, выполняя план,

Как пассажиры, жались по вагонам.

Как стих александрийский

(он же - ямб),

Цезурой был разбит на свет и тени,

И вольтова дуга небесных ламп

Перегорала в чувстве и смятенье.

В убогом зале, в кресле, посреди

Приятелей и местного начальства,

Сидел и тот, кто плёнку засветил

И вместе с кинолентой сам кончался.

Ну вот и пролетел последний кадр,

И режиссёр запил свою таблетку,

Теперь он был никто, чужой кадавр,

Объятый пиджаком в глухую клетку.

Зажёгся свет, а он ушёл во мрак,

Фильм оказался моргом у больницы,

Прощай навек, докуривай табак,

Воскресни, друг, в конце своей Седмицы.

2012

НА УГЛУ

Пролетая "Красною стрелою"