Литературная Газета 6334 (№ 30 2011) - [57]

Мы выпили из серебряных рюмочек-напёрстков.

– Перебил вас, простите, что было дальше?

– Дамбы разрушили… Что говорить о бешеных валах воды?!

В танце смерти кружились, захлёбываясь, воины, дети, женщины, верблюды, кони… Чудо-город в пустыне погиб.

Когда вода ушла, то открылось взору победителей почти то же, что видим мы семь веков спустя.

Хан не ведал о битве царя Пирра при Аускуле и победе грека ценой огромных жертв, случившейся за полторы тысячи лет до его деяний. Ханская участь была мрачнее. На следующую ночь Непобедимый заболел.

И знал он, что болезнь не вода, она не уйдёт, как бы ни старались шаманы. Сквозь дым курительниц и мелькания заклинательных телодвижений глаза-щёлочки его видели изрубленное Коварство.

И знал он, что капля чёрной крови попала на ноготь мизинца его правой руки.

И знал он, что отсечь руку можно, и он сделал бы это, но яд крови Коварства взял его всего.

В шатёр умирающего был допущен некий странник. Склонившись к уху хана, он нашептал ему о тайне заклятья, охранявшего город. Все алчущие захватить его силой были обречены на смерть. Ключом к городу и сердцам его обитателей было кольцо с сердоликом, хранящееся в сокровищнице, в шкатулке из слоновой кости.

– Ты же, хан, воспользовался советом Коварства: убив город, ты убил себя…

Странник исчез, как мираж. Непобедимый закрыл глаза и испустил дух.

После многих дней пути, на огромной повозке, въехали в Орду хан и его конь. Золото и парча, оружие, доспехи и сбруя, драгоценные кубки и сундуки с фарфорами лежали подле своих хозяев. Повозку опустили в погребальную камеру. Тысячи тысяч воинов насыпали шапками земляной курган…. Пылал костёр. Чёрные тучи пепла, подхваченные ветром, закрыли степное небо и солнце…

– Красивую легенду рассказали вы мне, – тихо произнёс Н.В. Осенив себя крестным знамением, беззвучно шевеля губами, он повернулся ко мне и продолжил вслух начатую про себя мысль: …– и лишь Господь Всемогущий, мудрее всех легенд и преданий. Руины ранят Душу… италийские ли, греческие иль эти, азиатские… Да только более всего беспокоят моё сердце беды Отечества, России. Разрушители укрепились. Вижу их, человеков, в тщетных потугах ропщущих, творить желающих, да только ногами-то вверх! О Господи! Вот и опять француз играет, немец мечтает, англичанин живёт, а русский обезьянствует!

Н.В. замолчал. Нервно передёрнул плечами. Весь как-то вдруг нахохлился, уткнув острый подбородок в шёлк шейного платка.

Я осмелился пошевелиться. Переступив с ноги на ногу и оперевшись локтями о стену, ближе увидел горящие, страдающие глаза Гоголя.

Я всё колебался, рассказать ли Н.В. о современном положении вещей в России, о распаде империи, о смятении в душах соотечественников, но он будто услышал мои мысли и опередил тихим по тону, но страстным монологом.

– Не соглашусь я с критиками моими – ни современными мне, ни последующими, упрекающими Бог весть в чём, а более всего в нежелании принимать на веру их убеждение, что Россия стала тормозом собственного развития, движения прогресса и, что надобно разрушение, а уж потом… Господи! Господи! Прости нас, грешных! Да ведь всякое разрушение есть следствие революций. Как молил я Господа о прощении за труд моей жизни «Мёртвые души»! Как лелеял я это своё дитя и как понял, осененный, что детищем своим дал сигнал к началу революции! Любое переустройство России есть кровь! Увидел я беснующуюся толпу, разрушающую, попирающую забрызганными кровью ногами самую созидательную, по кирпичику Господом строенную Святую Русь, цивилизацию европейскую, климат и благоустройство… вкусив восторг и слёзы вдохновенья…

Я жёг мой труд и холодно смотрел,

Как мысль моя и звуки, мной рожденны,

Пылая, с лёгким дымом исчезали…

Ну, да полно об этом. Как вам моя полынная?

Я одобрительно кивнул в ответ. Мы молча выпили ещё. Молчание меня не тяготило. Я размышлял о сказанном. Он выразил то, что не оставляло меня равнодушным многие годы.

Н.В. прервал мои размышления.

– На первой неделе поста я был совсем плох, лежал в постели. Господь прощал меня… я уходил… Он внял мольбам моим… и зачем они сажали меня в ванну, на голову лили холодную воду, облепили горчичниками, к носу ставили пиявки, на спину мушку, ведь всё без пользы!.. Как не понять, что уйти мне надо. Уйти…

Я не верил глазам своим: по древним камням спокойно шла женщина, приближаясь к нам.

– Моя Надежда… не покидала меня в желании моём… уйти! – Женщина подошла к Н.В., и они склонились надо мной.

Верно, ноги мои подкосились, и я сполз по стене, не в силах выдержать напряжения необычной ситуации.

– Вам жить ещё. Возьмите это кольцо. Возможно, оно от города, легенду которого вы рассказали! – И Гоголь протянул мне серебряное кольцо с сердоликом.

Не прощаясь, Надежда взяла с камня огарок свечи и двинулась в обратном направлении, увлекая за собой Н.В. Их спины закрыли слабый огонёк. Скоро они слились с темнотой, камушки, потревоженные шагами, замолчали.

Последние, самые яркие звёзды растворялись в светлеющем небе. Развалины обретали чёткие контуры.

– О-о-у!.. Вот ты где? Пропащий человек! Уже немножко дома все волнуются очень. Жена там, родственники… – кричал под стеной Али, деликатно подбирая слова, отчего речь его была забавно путаной. Рядом с ним, прижавшись к ноге отца, стоял хрупкий, большеглазый сынишка лет шести. – Давай спускайся уже вниз…