Литературная Газета 6331 (№ 27 2011) - [66]

недаром из безжалостного мрака

надежды луч в глаза мои струится.

Бессмертья нет. Останется одно лишь –

всё то, чем ты любить себя неволишь.

***

Бессонница осенняя – что яма,

а ночь вполне сравнима с целой сотней.

Тягучи думы, движутся не прямо,

драконов одряхлевших неохотней.

Тот, кто живёт несбыточной мечтою,

способен улыбаться беспричинно,

но кто столкнулся с правдою пустою,

тот чует, как ликует мертвечина.

Тьма страшная в окне моём не тает,

уставясь на меня сове подобно.

Тот, кто остаток дней моих считает,

не хочет говорить о нём подробно.

Всё – тишина. Вопросам нет ответа.

Сплошная ночь – ей ввек не знать рассвета…

***

Я в облаке твой облик вдруг открою,

но облако меняет очертанья.

Из скал твои черты сквозят порою,

но тут же исчезают, в дымке тая.

Нельзя скорбеть так долго по ушедшим!

Жизнь тех предпочитает, кто умеет

перешагнуть – но что мне делать с сердцем?

Тебя перешагнуть оно не смеет!

Всё бродят, бродят мысли по ущельям,

пока тебя не встретят в сновиденье.

Что сны? Тот мир, который мы лелеем,

хоть нет его на свете по идее.

Кто думает: с годами вянет чувство,

в душе того и мертвенно, и пусто.

Зарина КАНУКОВА

Кабардинский поэт и драматург (р. 1969). Главный редактор республиканской газеты «Горянка». Автор поэтических сборников «Игры в прятки», «Небесный бисер», «Ты и я», «Тонкие связи».

***

Дни уходят, сгорая неярко.

Может статься, иное удастся?

Капитан самодельного барка,

я тебя пригласила кататься.

Но едва лишь отчалили, тотчас

уяснили: барк выстроен наспех.

Вот плывём мы, испуганно морщась, –

поднимают нас окуни на смех.

Кто же знал, что всё так обернётся!

Нет, Нептуна совместно бояться –

не забава для взрослых. Мой боцман,

нам, быть может, пора возвращаться?

Так ли важно, что море безбрежно?

Ведь тебе на асфальте привычней –

ты другим сообщаешь небрежно:

«Я – такой же, как все, я – обычный».

Да, в обыденность, словно бы в кокон,

норовишь ты уйти со стараньем,

но поверит ли этому окунь –

тот, чьи жабры копьём ты поранил?

***

Если солнце садится,

то, что ты есть на свете,

не даёт заблудиться,

угодить в чьи-то сети.

Если пламя заката

душу мне опаляет,

то душа, словно брата,

лишь тебя восхваляет.

Углей жаркая залежь

в пепел вмиг обратится…

Только ты и спасаешь,

если солнце садится.

Двойственность

Где источник той силы, что держит

 в этом мире меня?

Переход здешней тропки мне брезжит

 в царство тьмы и огня.

Пенье ангелов с граем вороньим

 мой венчает язык.

Распрямлюсь я и дам посторонним

 ясно видеть свой лик.

Пусть с землёю, чья часть – моё тело,

  ходит кругом душа, –

не достигла б та сила предела

  чересчур уж спеша.

Видя россыпи звёзд золотые,

  понимаю сполна:

я храню своё солнце в затылке,

  а лицо – лишь луна.

Где ведётся за счастье сраженье

  в плеске каждого дня,

грай вороний и ангелов пенье

  увлекают меня!

***

Как лето, что в густой траве таится,

как ветвь, что под ногой вдруг вскрикнет хрустко,

как скрытая в листве певунья-птица, –

так в жилках, в нервах путается чувство.

Ночами пробуждается цветенье,

да так, что, белой завистью исполнен,

гадает мир в немом оцепененье:

откуда – в полночь! – взялся этот полдень?

Теперь я знаю, что всего труднее

хранить его, его же опасаясь,

того пугаясь, что всего роднее…

О, эта плод дарующая завязь!

Чей дар ты? Или – чьё ты наказанье?

Нельзя – об этом помню – возгордиться

пред тем, с кем небеса тебя связали,

пред тем, о ком тебе пропела птица.

Тот цвет, что вспыхнул в радостную полночь,

при свете дня узнать тебя позволит.

Цветенье чувств! Чем ты меня наполнишь?

Лишь не сгорело б, словно астероид…

Статья опубликована :

№29 (6331) (2011-07-20) 2

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

Идущая по дорогам

Многоязыкая лира России

Идущая по дорогам

ПРОЗА

Борис ЧИПЧИКОВ

Балкарский писатель. Родился в 1948 году в Киргизии в селе Красная речка, живёт в Нальчике. Автор книг, написанных по-русски и по-балкарски: «Возвращайся свободным», «Улыбается Боже», «Нерестились рыбы в лунном свете», «Мы жили рядышком с Граалем» и др.

Мне восемьдесят лет, вымолвить – нужны усилия, а прожить… Сижу у дома своего, со стороны кажусь, наверное, людям старым мудрым человеком, вижу – высматривают они во мне эту самую мудрость, чтобы походя забрать её и приспособить к жизни собственной. Искал эту спасительную мудрость и я, зачем? Чтобы понять, откуда я? Куда иду? Зачем иду? Шёл ли я вперёд или, может, так мне казалось, а на самом деле пятился назад, к истокам? О чём думаю сейчас? Думаю о яблоке, съеденном Адамом и Евой. Оно имеет самое непосредственное отношение к моим истокам, ко мне, четырёхлетнему существу, сидящему у дороги в мягкой, не по-земному доброй пыли, и по дороге той идёт старушка, лет ей, может, столько, сколько мне сейчас, может, чуть поменьше. Я не помню её лица, ни даже рук, хотя руки должен был запомнить, потому что если бы не эти руки, не случилось бы того, что должно было случиться. Дорога пуста – ни машин, ни повозок, ни осла какого-нибудь заблудшего, хоть бы курица какая прокудахтала…

Мир на глазах расширился, всё влияло на то, чтобы подчеркнуть важность шествия старухи с узелком. Не помню лица её, не помню рук, помню белый ситцевый платок, чистый-пречистый, и такой же узелок, не помню, во что одета была, помню – во всё старенькое, но чистое, без пятен, будь на ней хоть крохотное пятнышко, всё бы рухнуло. И то, что я не помню лица её и рук, делало её бесплотной. Это было шествие, будто шла по дороге очень важная для всех мысль, и, как назло, ни единой души вокруг, потому что жара такая, что асфальт поплавился и кое-где потёк чёрными ручейками, которые подчёркивали чистоту шествовавшей мысли. Поравнявшись со мной и покопавшись в узелке своём, молча дала мнё что-то зелёное, покрытое шишечками маленькими, и проплыла мимо меня. Долго я рассматривал дар старушечий, долго им любовался, потом надкусил эту зелёную штуку и почувствовал во рту свежесть и прохладу – в этакое пекло. Очень значительным и важным показалось мне всё это, и я невольно повернул голову в сторону идущей. По унылой чёрной дороге шла она к горизонту. Чистое, доброе и белое шло по чёрному к тёмно-голубому, и мне почему-то подумалось тогда, что старушка будет идти и идти, и конца не будет пути этому. Наверное, обо всём этом поведал мне огурец, впервые мною отведанный, и ничего более мудрого, волнующего я не припомню за все свои восемь десятков лет. Вкус огуречный говорил о невиданной мною жизни, о каких-то иных временах и даже о мирах иных и бесконечных. Я не могу в словах передать значительность того, что поведал мне огурец, потому что это было настолько огромно, что не уместилось бы во все слова, что есть на земле нашей, потому что все слова – это маленькая часть того, что было внутри огурца. Я помню, что мне стало холодно в этом пекле, и я невольно взглянул на солн­це, оно не грело, а просто тихо светило и прислушивалось к тому, что было внутри огурца и что теперь было внутри у меня. Я помню, что я себе показался очень большим, вышиною до солнца, и на миг я почувствовал, что огурец, солнце и я – какое-то неразрывное целое, и я с бешенством, тоской и беспомощностью подумал о людях взрослых, это было не моё бешенство, не моя тоска, не моё бессилие и не моя, до волчьего воя, одинокость, это всё из огурца влилось в меня, и я помню, как меня всего охватила и как бы вышвырнула из реальности светлая, до дрожи всеочищающая, восторженная жуть.