Литературная Газета 6302 (№ 47 2010) - [27]

И лужа, что подобье двух Америк.

Сбежал ли кофе на своей спирали,

Остался ли портвейна глоток,

Затем ли эти  вещи нас спирали,

Чтобы увяз поглубже коготок.

Не надо электричества. Подольше

В потёмках поболтаем, помолчим.

Всё то, что здесь, на нашу жизнь похоже,

А сумрак – шестикрылый серафим.

И то, что впереди, как семя в поле,

Пусть набухает, и путём зерна

Жизнь так сосредоточена в неволе,

Что опознать себя вот-вот должна.

Она падёт письмом в почтовый ящик,

Взмахнёт флажком сигнальным наконец

И вместо сладостей ненастоящих

Протянет верный детский леденец.

СТАРЫЙ АЛЬБОМ

Этот мальчик в матросском костюмчике

Возле клумбы заглохших цветов.

Вот глядит он легко и задумчиво

В объектив, что для съёмки готов.

И продлится нашествие времени,

И откроется старый альбом,

Где глядит он так ясно, уверенный,

Что никто не забудет о нём.

Что не надо менять всё случайное

На затверженный детский урок,

И простое, что годы, отчаяние –

Чепуха, не идущая впрок.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 2,7 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии:

Праздник памяти

Литература

Праздник памяти

Ранние сумерки делают город загадочным. Они прибавляют ему таинственности на пороге вечера. В это время я выхожу на свою ежедневную прогулку в парк, что тянется от метро «Сокол» до метро «Полежаевская». И вот однажды наступает день, когда за кинотеатром «Ленинград» рабочие начинают устанавливать ёлку. На ней пока ещё нет ни гирлянд, ни игрушек, ни звезды, которая должна увенчать её вершину. В сумерках я наблюдаю со стороны за этими сложными ёлочными манипуляциями и слышу, как шуршат еловые лапы, вижу, как наконец ёлка отбрасывает косую тень на аллею безлюдного парка.

Помню, как я вышел в дни Рождества 1989 года на прогулку в нью-йоркский Централ-парк. Все деревья парка были увиты крошечными лампочками мягких, притягательно-уютных цветов – оранжевые, лимонные, розовые. На Мэдисон-авеню в витринах лучших магазинов мира публику завлекали рождественские сейлы – скидки и распродажи. Сам Санта-Клаус заманивал покупателей. Атмосфера праздника и богатства всеми силами взывала к чувству Новогодья. На лицах озабоченных покупателей застыла детская улыбка восторга. Американцы погружались в своё детство, они и не думали скупердяйничать, как в обычное – не новогоднее – время. Ибо рядом был праздник, самый лучший из праздников. Ведь ожидание Нового года поселяется в человеческой душе задолго до календарной отметки.

А я ещё помню довоенную ёлку моего детства. Мама мне рассказывала, как я произнёс своё первое в жизни слово. Приближался 1938 год, оставалось три года до великой войны. Отец (погибший в 1944 году на фронте) принёс в дом ёлку и коробку игрушек. Но главную игрушку – Деда Мороза – ему достать не удалось. Вместо Деда Мороза под ёлкой поставили аиста из ваты и блёсток. Няня подняла меня на руки, и вдруг я потянулся к аисту. Няня сказала: «Это аист, Женечка…» И я, до тех пор вовсе не говоривший, вдруг произнёс: «Атя». Именно с этой ёлочной минуты я начал говорить.

В человеческой душе на дне воспоминаний всегда скрывается что-то детское. Это детское жаждет подарка, ведь недаром человечество придумало чулок с подарками для детей, который в новогоднюю ночь укладывают под ёлочные лапы.

Почему мы все не спим в эту ночь? Чего мы ждём? Мы ждём возвращения в детство. Когда нас любят только за то, что мы есть, что мы существуем на свете.

Какой таинственный миг мы переживаем под бой курантов! Всего одна минута, бокал шампанского, вспышка и перемигивание ёлочных лампочек. И вдруг на душе становится радостно и легко. Мы любим всех, и все любят нас. И каждый верит, что отныне всё будет хорошо.

А серпантин? А хоровод, а танго и вальс вокруг ёлки? Лучшее, что есть в каждом человеке, больше всего проявляется в новогоднюю ночь. И неспроста Рождество и Новый год – соседи по календарю. Во время Рождественской недели всем нам хочется открыть в себе и своих близких доброту и благородство. Мы вспоминаем Санта-Клауса и Господа нашего Иисуса Христа. Эти рождественские запасы добра и благородства – кто-то подсказывает нам – надо продлить на весь год. Неизвестный, загадочный наступающий Новый год, который весь ещё впереди. Именно в эту неделю будущее бросает тень на настоящее. В новогоднюю ночь мы все такие, какими нас замыслила Высшая Сила. Если мы потом отступаемся от новогоднего настроения, то это наша ошибка, более того – наша вина. Это вина, которой мы сами наказываем себя.

В моей ленинградской юности мы, вся наша компания, встречали Новый год вместе. Это бывало и у меня, в моей комнатушке на Троицкой, и у Людмилы Штерн – в роскошной барской квартире недалеко от Исаакиевской площади, и у Юры Цехновицера – в бельэтаже старинного дома на Дворцовой набережной с видом из окон на стрелку Васильевского острова и Ростральные колонны.

И все ещё были живы – наши родители, Анна Ахматова, Илья Авербах, Сергей Довлатов, Иосиф Бродский, и никто ещё никуда не уехал: ни на венецианское кладбище, ни в Париж, ни в Москву, ни в Калифорнию. Тогда для всех нас это был праздник лучшего человеческого присловья: «Всё будет хорошо». И конечно же, мы повторяли строчки Ахматовой: