Литературная Газета 6257 (№ 01 2010) - [56]

И, обращаясь к нынешним сотрудникам «Литературки», очень хочется пожелать им не вступать больше ни в какие партии. И помнить, что всё пройдёт, всё наладится, если с нами останется наша культура.

В противном случае никакие скрижали не помогут.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Недосягаемая

Панорама

Недосягаемая

ВЕК

О великой русской балерине вспоминает Юрий Григорович

Пока Галина Сергеевна Уланова была с нами и каждый день приходила на работу в Большой театр России, защищённой казалась сама территория балета – классического и современного. Присутствие Улановой в театре, рядом с нами оправдывало само это понятие, его место и роль в современной культуре. Когда она ушла, образовавшуюся пустоту заполнило воспоминание о ней. Ещё яснее сфокусировался идеальный образ, который с ней связан был всегда, но с годами стал ещё ярче.

Собственно, она никогда и не уходила из нашего профессионального сознания, из нашего духовного опыта, балетной культуры. В более широком плане – из культуры России и мира.

– Сильно ли отличались сценический образ и жизненный облик?

– Я мог наблюдать Уланову с детства, помню даже её родителей – милейшую и добрейшую Марию Фёдоровну, преподававшую в нашей балетной школе на улице Зодчего Росси в Санкт-Петербурге, строгого, всегда подтянутого Сергея Николаевича, режиссёра, ведущего балетные спектакли Мариинского театра, он выпускал нас, детей, на сцену. Помню и своё впечатление от танца Улановой – уже её первое появление в любом спектакле было необыкновенным. С годами найдётся определение улановского дара сочетать мастерство драматической игры с танцевальными средствами. Она была высоко трагедийной актрисой – лирические краски в её сценических характерах смешивались с героическими, высокая поэзия – с романтикой. Можно говорить об этом бесконечно. Но поверх всех слов всплывает одно – необыкновенна! Притом что выглядела на сцене абсолютно просто, предельно лаконично, безыскусно. Так же и в жизни – но вы всё равно понимали, что она была именно необыкновенна.

– Ваш взгляд на Уланову неотделим от балетной практики, вы много лет были рядом с ней на сцене, в классе, в общественной жизни. Как складывались ваши профессиональные и личные отношения?

– У меня были совместные выступления с Улановой в спектаклях Мариинского (Кировского) театра «Ромео и Джульетта» и «Бахчисарайский фонтан». Балерина тогда жила и работала уже в Москве и наезжала в родной город для выступлений. И театр, и город жили этим событием, всё за кулисами и в зале было обращено к ней. А при её появлении словно дуновение пробегало по рядам – от партера до ярусов.

Следующее сближение с Улановой было в Москве. Я, молодой хореограф, приехал к ней с замыслом балета на музыку Сергея Рахманинова. Галина Сергеевна принимала меня в своей квартире на Котельнической набережной, внимательно слушала. Оказалось, Рахманинов был ей очень близок по духу, и она даже «загорелась» моим предложением. Обстоятельства сложились не в пользу того замысла, он остался неосуществлённым. Но наше знакомство и профессиональные контакты продолжились. Вскоре я пришёл в Большой театр как постановщик, затем как главный балетмейстер. В Москве я встретил много ленинградцев и не чувствовал никакого барьера или непонимания в профессиональной сфере. Уланова к тому времени уже не танцевала и перешла на педагогическую работу.

– Что значит в вашем понимании легенда Улановой – в чём она? В особой загадочности, о которой много пишется и говорится, исполнительском стиле, самой её жизни, как она ею распорядилась и выстроила? Или в этом самом дуновении?

– Прежде всего в том, что легенда Галины Улановой не ложная, не искусственно надуманная или связанная с конъюнктурой, идеологией, акциями политического, диссидентского, иного толка. Уланова как бы из разряда вечных истин. Её слава органична, соприродна, в ней нет ничего подстроенного, специально подтянутого, подпитанного чем-то с искусством не связанным. Причём её образ сложился в допиаровскую эпоху. И никакая официальная пропаганда не способна была бы удержать этот образ во времени, длить его через поколения, как бы передавать по исторической цепочке.

Что касается загадок, не стал бы утверждать, что они были. Во всяком случае, для меня она не была загадочна. Если, конечно, не считать великой тайной саму её способность предельной простоты на сцене. Она была до такой степени правдива, что это казалось невероятным. Реализм, которым принято обозначать подлинность сценического существования, преодолевал собственные границы и уходил в символические, вневременные и вечные измерения. Становился нереальным. И этот процесс перехода в инобытие, наверное, и порождал ощущение невозможности, чего-то из ряда вон выходящего.

Собственно, в этом её загадочность. А не в каких-то сокрытых временем тайнах, страшных тридцатых годах, которые она якобы носила в себе и о которых загадочно молчала… Нет, нет, это фантазии старых балетоманов.

– В чём заключён художественный смысл улановской балетной эпохи 1930–1950-х годов и насколько живы отголоски их опыта в сегодняшней балетной практике?