Литературная Газета 6257 (№ 01 2010) - [51]

Положил свою статью в папку посла и на следующее же утро оказался в его кабинете. «Это то, что я давно ждал от наших корреспондентов, - сказал Степан Васильевич голосом учителя, довольного сочинением ученика. – Вы не послали статью в редакцию?» - «Пока еще нет». – «И не посылайте. Трибуна «Комсомольской правды»  для нее маловата. Я подумаю.  Вот что: в воскресенье приходите в посольство на прием, там будет Александр Борисович Чаковский. Вы с ним знакомы?» - «Нет». – «Хорошо, я вам сделаю знак».

Понятно, что знак этот я не пропустил.  Когда посол  передал статью Чаковскому, который, глянув только на первую и последнюю страницы, засунул ее в нагрудный карман, и обернулся в мою сторону, я понял, что могу подойти. Разговор продолжался уже в моем присутствии. «Не надо подписывать эту статью своей фамилией, могут быть неприятности. У вас есть псевдоним?»  - Псевдонима не было, я им никогда не пользовался. - «Так придумайте к утру и скажите Александру Борисовичу. Вы ведь можете сопроводить его в аэропорт?»

Знаю точно, что наутро моя статья еще не была прочитана, Александр Борисович не сказал о ней ни слова. Он прочитал ее в самолете.  Самолет приземлился в Москве, дай Бог,  в час дня.  В редакции Чаковский оказался в четвертом часу, не раньше. Был понедельник, день заключительной работы над текущим номером. Главный редактор вынул из готовой полосы чей-то материал  и поставил на его место статью «За мутным экраном» некоего А. Кравчука из Парижа. Псевдоним я  придумал к утру, сделав выбор  все-таки в пользу Кравчука, а не Портного – в том и другом случае это всего лишь  переводы моей фамилии с ее венгерского оригинала. Но уж до таких языковых тонкостей, думалось мне, никаким ищейкам не докопаться. И в самом деле: статья вызвала много пересудов во французской прессе, но все это были лишь отзывы, комментарии, оспаривание выдернутых из текста  цитат, словом, картечь – пока  ее вдруг целиком не напечатал еженедельник «Нувелль литтэрер». Произошло это, помнится, через добрый месяц после ее появления в «ЛГ».   За это время я успел побывать в Москве и вернуться в Париж корреспондентом другой газеты. Но еще надо было выхлопотать свою новую аккредитацию. Тут я и оценил прозорливость нашего посла: А. Kravtchouk бы ее точно не получил.  Даже если заслуживал: после перепечатки статьи в «Нувелль литтэрер» второй телеканал заметно сбавил свой антисоветский пыл.   Кстати, пять лет спустя, в 1986-м, первый и третий телеканалы Франции были приватизированы и с тех пор управляются частными капиталами, тогда как под опекой государства остался только второй канал, получивший новое имя, «France-2».  И теперь по тону его передач вернее всего судить как о последовательности, так и о малейших изменениях в политических отношениях наших стран.

3.

Официально «Нувелль литтэрер» и «Литературная газета» никогда в побратимские отношения не вступали, но, как издания родственные, следили за публикациями друг друга.  По всему выходило, что и какой-то «договор дружбы»  им бы не помешал.  Когда я впервые оказался в кабинете главного редактора «Нувелль литтэрер» Жан-Франсуа Кана и обронил – разумеется, невзначай – эту мысль,  он, приподняв очки и поглаживая свою сверкающую лысину, вдруг произнес: «Так-так, кажется, теперь я догадываюсь. А я думал, что это ваш предшественник…» - «Так вы знали Лоллия Замойского?» - «Конечно.  Эта перепечатка из «Литературной газеты» произошла благодаря нашему знакомству». Надо отдать Кану должное: о своей «догадке»  публично он нигде и никогда не сказал.

Но идея, с которой я пришел, увы, опоздала: Ж.-Ф. Кан  был уже захвачен новым проектом – создать «народный журнал», все подписчики которого были бы его акционерами. Как угорелый, он носился по всей Франции, убеждая, что это возможно. И чудо случилось:  вечной четверке французских еженедельников – «Пари-матч», «Экспресс», «Пуэн» и «Нувелль обсерватер» – пришлось  потесниться, уступив часть медиарынка журналу «Эвенман дю жеди» («Событие четверга») с его новой формулой и неугомонным директором. Это новое равновесие  установилось на добрых десять лет.  Уже в конце 80-х, когда горбачевская перестройка, что бы ни говорили про нее сегодня, привела к необратимым изменениям в мире,  Жан-Франсуа через друзей послал в «ЛГ» весть, что вот теперь он готов взяться за совместный проект. Редакция командировала меня во Францию. Все было продумано: макет «ЛГ» на французском языке, наполнение этого макета, финансовое участие изданий, даже переведены статьи для первого издания.  И вдруг все рухнуло: «народный журнал» все-таки не выдержал конкуренции с капиталами медиарынка и перешел под их контроль.  От старого названия осталась только половина – «Эвенман» («Событие»), к которому новые владельцы цепляют, как правило, второе слово, обозначающее завладевшую «событием» финансовую группу.  После названия «Эвенман Франс суар» я и следить перестал за этой нитью.  А Жан-Франсуа Канн создал новый журнал, «Марианна», который опять отвоевал свою часть витрины в газетных ларьках, наравне с «вечной четверкой». Но это уже другое равновесие. Акционеров теперь всего несколько человек, во главе с самим издателем, то есть делается «Марианна» по всем законам рынка, даже если ее политическая формула – «революционный центризм» – ему и претит. На родство с центризмом еще, пожалуй, способны и мы, но вот к революционности совсем охладели.