Литература мятежного века - [11]

Шрифт
Интервал

К концу XIX века начали прорастать зерна литературы, в центре которой встал простой человек. Первые годы после победы революции для творческой интеллигенции стали мучительными годами корректировки мировоззренческих позиций. В сущности никто из настоящих художников не остался в стороне от социально-нравственных проблем, выдвинутых временем. Александр Блок в статье "Интеллигенция и революция" выразил свое разочарование в интеллигенции, которая была не в силах пережить разлад "своих мечтаний" с реальным ходом истории. Оптимизм поэта питался верой в то, что придут новые таланты, которые пока таятся в народе, "в которых еще спят творческие силы"; они-то и смогут "в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая, несвежая и книжная литература".13 Блок писал: "Дело художника, обязанность художника - видеть то, что задумано... Что же задумано? Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью... Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию". Либерально настроенная интеллигенция предала Блока анафеме, обвинив его в "кощунстве", "цинизме", "сухости сердца" и т.д., а непомерно импульсивная Зинаида Гиппиус отказала поэту в праве называться человеком.

Духовной зрелости и четкости художественного мировоззрения потребовала от писателей сама эпоха, круто и резко изменившаяся действительность. Блок на этом перевале забыл о своей Прекрасной Даме, призрачной деве в белом, и, к удивлению, даже к ужасу вчерашних друзей, оказавшихся неисправимыми символистами, декадентами и просто отступниками от идеалов трудового народа, заговорил в стихах, особенно в своей бессмертной поэме "Двенадцать", языком площадей, языком рабочих и солдатских казарм: "Гетры серые носила, шоколад Миньон жрала, с юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла... Эх, эх, попляши, больно ножки хороши..." Чуткое сердце поэта уловило неотразимую потребность обновления слова, слога, художественного образа. Он понял, что надо навсегда покидать сооруженную из слоновой кости башню уединения и поворачиваться к окружающему миру, к задачам времени. Слово и слог, как бы выхваченные им из уст народа, сблизили его с теми, кто шел "державным шагом" во мглу и непогодь с винтовкой за плечом, с красным флагом, пламенеющим на острие штыка.

В этот период в лирике Анны Ахматовой полыхали багряные отсветы Октября:

Мне голос был. Он звал утешно,

Он говорил: "Иди сюда,

Оставь свой край глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда..."

....................................................

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

Первыми крупными литературными произведениями, отразившими события Октябрьской революции, стали поэма Александра Блока "Двенадцать" (1918) и пьеса Владимира Маяковского "Мистерия-Буфф" (1918).

Вздыбленная революционная действительность выдвинула новые социально-психологические критерии, которые потребовали от писателей структурных изменений художественных форм, опорных точек выразительности. Это было обусловлено самой жизнью, новизной и грандиозностью тем, новизной и грандиозностью задач, вставших перед литературой, потому что народ впервые почувствовал и понял, что искусство принадлежит ему и только ему, и освобожденный от многовековой эксплуатации, он захотел услышать правдиво рассказанную повесть о пройденном пути. Стремление писателей говорить об эпохе от имени людей, "язык которых еще коснеет, словарь которых не приспособлен к выражению необъятно больших, чем обычно, идей и чувств, пробужденных в них революцией, и которые, однако, стремятся на этом недостаточном языке со всею искренностью и точностью изобразить сложное и новое, терзающее или радующее душу", - это стремление было в первые революционные годы главенствующим.

И когда критики отмечали, что у Вс. Иванова нет иных красок, кроме тех, что почерпнуты из деревенского, негородского бытия, а отправным пунктом работы Леонова является "колоритное, локально окрашенное слово", когда для самих писателей были тождественны две проблемы - как ввести разговорный язык в поэзию и как вывести поэзию из этих разговоров, - все это было стремлением создать "эстетику достоверной реальности" словесными изобразительными средствами. Следование "музыке уличных слов и выражений" позволяла писателю посредством поэтического строя жизненного народного языка, фольклорных элементов передать необычность течения времени и происходящих событий, Ориентация на чужую словесную манеру была глубоко содержательна, ибо она была порождена стремлением воссоздать строй чувств и мыслей героя, приносящего с собою в повествование комплекс представлений и оценок своей среды. Речевая манера рассказчика (наличествующего или подразумеваемого) "строит" картину действительности, увиденную и раскрытую героем со своей точки зрения. Говоря словами Бахтина, доминанта художественного видения переместилась в сознание героя, и "весь мир стал выглядеть по-иному".


Рекомендуем почитать
Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.


Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


О том, как герои учат автора ремеслу (Нобелевская лекция)

Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.