Литература - [19]

В пьесе Островского сталкиваются два купеческих поколения: "отцы" в лице Большова и "дети" в лице Липочки и Лазаря. Различие между ними сказывается даже в "говорящих" именах и фамилиях. Большов - от крестьянского "большак", глава семьи, и это очень знаменательно. Большов - купец первого поколения, мужик в недалеком прошлом. Сваха Устинья Наумовна так говорит о семействе Большовых: "А они-то разве благородные? То-то и беда, яхонтовый! Нынче заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит. Вот хоть бы и Алимпияда-то Самсоновна... происхождения-то небось хуже нашего. Отец-то, Самсон Силыч, голицами торговал на Балчуге; добрые люди Самсошкою звали, подзатыльниками кормили. Да и матушка-то Аграфена Кондратьевна чуть-чуть не паневница - из Преображенского взята. А нажили капитал да в купцы вылезли, так и дочка в прынцессы норовит. А все это денежки".

Разбогатев, Большов порастратил народный нравственный "капитал", доставшийся ему по наследству. Став купцом, он готов на любую подлость и мошенничество по (*48) отношению к чужим людям. Он усвоил торгашеско-купеческое "не обманешь - не продашь". Но кое-что из прежних нравственных устоев в нем еще теплится. Большов еще верит в искренность семейных отношений: свои люди сочтутся, друг друга не подведут.

Но то, что живо в купцах старшего поколения, совершенно не властно над детьми. На смену самодурам большовым идут самодуры подхалюзины. Для них уже ничто не свято, они с легким сердцем растопчут последнее прибежище нравственности - крепость семейных уз. И Большов - мошенник, и Подхалюзин мошенник, но выходит у Островского, что мошенник мошеннику рознь. В Большове еще есть наивная, простодушная вера в "своих людей", в Подхалюзине осталась лишь изворотливость и гибкость прощелыги-дельца. Большов наивнее, но крупнее. Подхалюзин умнее, но мельче, эгоистичнее.

Добролюбов о комедии "Свои люди - сочтемся!". Островский и Гоголь. Добролюбов, посвятивший ранним произведениям Островского статью "Темное царство", подошел к оценке "Своих людей..." с гоголевскими мерками и не заметил в комедии прорыва в высокую драму. По Добролюбову, в комедии Островского, как в "Ревизоре", есть лишь видимость сценического движения: самодура Большова сменяет такой же самодур Подхалюзин, а на подходе и третий самодур - Тишка, мальчик в доме Большова. Налицо призрачность совершающихся перемен: "темное царство" пребывает незыблемым и непоколебимым. Добролюбов не заметил, что в диалектике смены самодуров есть у Островского явные человеческие утраты. То, что еще свято для Большова (вера в "своих людей"), уже отторгнуто Подхалюзиным и Липочкой. Смешной и пошлый в начале комедии, Большов вырастает к ее финалу. Когда оплеваны детьми даже родственные чувства, когда единственная дочь жалеет десяти копеек кредиторам и с легкой совестью спроваживает отца в тюрьму,- в Большове просыпается страдающий человек: "Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый черт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть... Знаешь, Лазарь, Иуда, ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем..." Изменяется в "Своих людях..." и Липочка. Ее пошлость из смешной в начале пьесы превращается в ужасную, принимает устрашающие размеры в конце. Сквозь пошлый быт пробиваются в финале комедии трагические мотивы. Поруганный детьми, обманутый и изгнанный, купец Большов напоминает короля (*49) Лира из одноименной шекспировской трагедии. Именно так, а не по Добролюбову, исполняли русские актеры, начиная с М. С. Щепкина и Ф. А. Бурдина, его роль.

Наследуя гоголевские традиции, Островский шел вперед. Если у Гоголя все персонажи "Ревизора" одинаково бездушны, а их бездушие высвечивается изнутри лишь гоголевским смехом, то у Островского в бездушном мире открываются источники живых человеческих чувств.

Новый этап в творчестве Островского начала 50-х годов. В 1850 году редакторы славянофильского журнала "Москвитянин" М. П. Погодин и С. П. Шевырев, спасая пошатнувшийся авторитет своего издания, приглашают к сотрудничеству целую группу молодых литераторов. При "Москвитянине" образуется "молодая редакция", душою которой оказывается Островский. К нему примыкают талантливые критики Аполлон Григорьев и Евгений Эдельсон, проникновенный знаток и вдумчивый исполнитель народных песен Тертий Филиппов, начинающие писатели Алексей Писемский и Алексей Потехин, поэт Лев Мей... Кружок ширится, растет. Живой интерес к народному быту, к русской песне, к национальной культуре объединяет в дружную семью талантливых людей из разных сословий - от дворянина до купца и мужика-отходника. Само существование такого кружка - вызов казенному, удручающему однообразию "подмороженной" русской жизни эпохи николаевского царствования. Члены "молодой редакции" видели в купеческом сословии все движущееся многообразие русской жизни - от торгующего крестьянина до крупного столичного дельца, напоминающего иностранного негоцианта. Торговля заставляла купцов общаться с самыми разными людьми из разных общественных слоев. Поэтому в купеческой среде было представлено и все разнообразие народной речи. За купеческим миром открывался весь русский народ в наиболее характерных его типах.