Литература и культура. Культурологический подход к изучению словесности в школе - [114]

Шрифт
Интервал

Очевидна связь произведения Чернышевского и с жоржсандовским романом «Орас». Этика «новых людей» напоминает поведение Арсена и Теофиля, которые смотрят на женщину как на друга, человека, равного себе. В романе Чернышевского Вера Павловна после первой встречи с Лопуховым признается ему, что он совершенно иначе смотрит на нее, чем другие мужчины, в том числе и ее жених Сторешников: «Вы смотрите прямо, просто. Нет, ваш взгляд меня не обижает» (XI, 54).

Мотив фиктивного брака, впервые использованный в литературе Чернышевским, также восходит к жоржсандовскому «Жаку» (главный герой романа прекращает интимные отношения с Фернандой, узнав, что та любит другого). Поскольку в России гражданский союз был более предосудительным, чем во Франции, писатель прибегает к фиктивному браку, требующему жертвенности со стороны мужчины. Но первоначально фиктивный брак Лопухова с Верой Павловной, осуществляемый ради спасения героини от семейного гнета, со временем переходит в настоящий.

Чернышевский предложил новый вариант сюжетной ситуации русского человека на rendez-vous[176]. Молодежь видела в авторе романа «Что делать?» идеолога, властителя дум, боготворила его. Писатель указал иной тип отношений между мужчиной и женщиной. Вместо формального соблюдения нерушимости брака появилась возможность союза, основанного на взаимном уважении, доверии друг другу. Женщины могли теперь выходить замуж по любви, посещать лекции в вузах, учиться за границей, овладевать профессиями (Вера Павловна в романе стремится стать врачом). Мужчины перестали видеть в них только невест или потенциальных жен.

Писатель показал яркий идеализм русской интеллигенции, свойственное ей стремление к чистой любви, духовности, подавлению биологического начала в себе. Роман позволяет почувствовать атмосферу времени его создания, тот перелом, который происходил в любовно-бытовой сфере под воздействием идей Жорж Санд. В 1840–1860 гг. новые любовные коллизии и способы их разрешения, а также изображение разных женских характеров сделались предметом изображения во многих произведениях русской литературы».

Выступление культуролога дополняет историк литературы, который сообщает, что Жорж Санд определяет и круг чтения героинь Чернышевского, а следовательно, влияет на формирование их личности. Вере Павловне, тоскующей по одухотворенной любви, семейном счастье, героини Ж. Санд близки своим мироощущением, самовыражением и стремлением к свободе. Ей, живущей в душной атмосфере родительского дома, которой мать уготовала стать женой нелюбимого, но богатого человека, кажется, что то, о чем пишет великая француженка, – «это только мечты!» (XI, 56). И это понятно, потому что для натуры сильной и практичной мало книжных примеров. Ей необходимо осуществление их в жизни, что она и делает.

Более сильное влияние оказали романы Ж. Санд на Екатерину Полозову. Перечисляя изрядный список героинь французской писательницы, Чернышевский как бы дает понять читателям, почему такие сильные женские характеры, как Лелия, Индиана, Кавальканти («Личный секретарь») и Консуэло были не столь притягательны для Полозовой, как Женевьева из романа «Андре»: «Женевьева была ее любимая героиня» (XI, 307). Тихой мечтательнице, стыдящейся богатства своего отца, душевно близкими были простые, скромные, милые, любящие и страдающие девушки из народа. Она им сочувствовала и сострадала. Вместе с тем, симпатизируя Женевьеве, героиня мечтала о судьбе реальной женщины, мисс Нейтингель, – «любимице всей Англии», отправившейся в Севастополь во время Крымской войны сестрой милосердия и организовавшей там военный госпиталь.

Жоржсандовские героини волновали умы и сердца героинь Чернышевского, но им не только хотелось мечтать о новой общественной роли женщины, а и самим бороться за нее, что они и осуществили, открыв швейные мастерские.

На следующем этапе урока выясняется, как воспринимали роман Чернышевского в «большом времени». Литературные критики приводят и комментируют высказывания писателей, политических и общественных деятелей, давая им свою оценку. Так на уроке создается силовое поле диалога.

«Под его влиянием сотни людей становились революционерами. ‹…› Это вещь, которая дает заряд на всю жизнь»[177].

«В романе «Что делать?»… проводились идеи нового социального порядка, имевшие гибельное влияние на современное молодое поколение. Главными чертами этого направления были: отрицание начал семейного союза, требование коренного преобразования экономических условий нашего общества, прославление деятельности людей, обрекающих себя на самоотверженное служение народу…»[178].

«…Возможно ли, чтобы просвещенный и гуманнейший герой устроил свою жену замуж за другого, и потом сам появлялся перед нею для того, чтобы пить втроем чай? А то ли случается в жизни, если живешь между живых людей, а не бесстрастных и бесхарактерных кукол?»[179].

«Весь образ действий Лопухова, начиная с его поездки к Кирсанову и кончая его подложным самоубийством, находит себе блестящее оправдание в том полном и разумном счастье, которое он создал для Веры Павловны и для Кирсанова. Любовь, как понимают ее люди нового типа, стоит того, чтобы для ее удовлетворения опрокидывались всякие препятствия»


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.