Литература, гинекология, идеология - [2]
Тон неоконсервативной политики задают тексты политико-идеологического характера — политический дискурс в конце 1980-х годов явно доминирует над остальными. С этой точки зрения интересны программные тексты перестроечного времени, например Обращение ЦК КПСС к XXVII съезду партии (25 февраля 1987 года) и статьи М. С. Горбачева. Государство, которому по статистике уже в 1970 году недоставало 1,7 млн. рабочих рук[3] (в 1980-х годах ситуация только ухудшилась), задолго до перестройки начало менять свою политику по отношению к женщине. И упомянутое Обращение ЦК КПСС к XXVII съезду — документ отнюдь не революционного характера, оно лишь продолжает ранее начатую политику льгот, предлагая работающим матерям сокращенный рабочий день, работу на дому, полтора года оплачиваемого отпуска по уходу за ребенком, а также продленный больничный лист.
Подобные предложения по оптимизации репродуктивного поведения советских граждан дополняются рассуждениями о разводе. ЦК в своем обращении фактически ратует за единобрачие, понимая брак как пожизненный союз мужчины и женщины и тем самым совершенно игнорируя очевидные тенденции полоролевого поведения советских граждан, сформировавшиеся в 1960–1980-е годы. Традиционной модели отдается предпочтение во многом потому, что она экономически стабильна и не требует особой социальной поддержки со стороны государства, как, например, неполная семья или одинокое материнство. Соображениям экономии соответствует и выбор средств борьбы за крепкую семью. Поскольку в условиях агонизирующей советской экономики обещание финансовой поддержки молодым семьям было заведомо неневыполнимым выполнимым, предлагается — на этом ставится основной акцент — изменить роль женщины в советском обществе. В этом трактате, еще отдающем дань стандартной революционной риторике, женщина фигурирует исключительно в роли жены и матери. Она по-прежнему работница — в стране, в которой женщины составляли 51 % от общего числа трудящихся, радикальный отказ от женских рабочих рук был невозможен. Однако на лицо отход от традиционных задач пролетарского женского движения: если первая русская революция призывала освободить женщину от семейного рабства и привлечь ее к производительному труду, то вторая русская революция обратила 70-летний эксперимент вспять, поставив цель вернуть женщину в семью. И снова решение женской судьбы обосновывается экономически: горбачевские перестройка и ускорение ведут за собой массовые сокращения и как следствие массовую женскую безработицу. Освободившиеся женские ресурсы было проще всего занять бесплатным, но крайне полезным для общества семейным трудом.
Более эксплицитно идеологический переворот в определении роли женщины прослеживается в работах Горбачева, в частности в книге «Перестройка», призванной популяризовать идеи реформ и обращенной к «гражданам всего мира» [Gorbatschew 1987: 7]. В главе под характерным названием «Женщина и семья» после привычного упоминания достижений в области женской эмансипации следует неожиданное признание в «ошибках». По мнению Горбачева, годы героической революционной борьбы и восстановления народного хозяйства привели к нарушению естественного положения вещей — упущению из вида роли женщины как матери, домохозяйки и воспитательницы, что повлекло за собой «нравственные, культурные и производственные проблемы», «проблемы детей и молодежи», «ослабление семейных связей и пренебрежение семейными обязанностями». Важной задачей перестройки полагается исправление парадоксальных последствий женского равенства и возвращение женщины к ее «истинно женским задачам».
Аргументация Горбачева подразумевает распределение семейных ролей по модели едва ли не вековой давности. Забота о детях, домашнее хозяйство и сохранение семьи определяются как исключительно женские обязанности, разделение труда в семье не предполагается, а мужчина в этом контексте не упоминается вовсе: ни как муж, ни как отец. Равенство полов в СССР не только не достигнуто — Горбачев говорит лишь о попытке уровнять мужчину и женщину, справедливо опровергая утверждения советской пропаганды, но сама цель признается исходя из перспективы 1980-х годов ошибочной. Очевидно, что общий кризис советской системы коснулся не только политики и экономики, но и комплекса представлений об интимной сфере, семейных ценностях и взаимоотношениях полов.
Помимо неожиданного консерватизма в женском вопросе поражает эксплицитный отказ от традиционного образа советской пропаганды. Женщина определяется не как активный и сознательный строитель социализма, но как «страдалица» [Gorbatschew 1987:147], вынесшая на своих плечах тяготы войны и разрухи, а в послевоенные годы оторванная от семьи в силу неверного понимания мужского и женского равенства. Она не участник политических решений, она их жертва, которой следует «помочь», — это основная мысль статьи Горбачева. Топика статьи во многом предвосхищает грядущие дебаты о женственности: в дискурсе 1980–1990-х годов именно пассивное страдание и материнство становятся основными компонентами женственности.
