Литература факта - [11]

Все они, вольно или невольно, утверждали разночинское — не только по симпатиям, но и по способам художества, по самым подходам к обработке живого материала — разночинское дело.

Любопытно еще и то, что обе эти стороны, т. е. дворянская и разночинская, обе всерьез и одновременно себя считали реалистами, ведущими свое начало одинаково от Гоголя, да еще «вышедшими» обе из его «Шинели».

Тут уже кроется серьезное недоразумение. Недостаточно, видимо, сочувствовать какому-либо социальному явлению — нужно еще его крепко хотеть. А раз уже хочешь, чтобы данное явление было, этим самым предопределяется и воля к поискам вернейшего, довлеющего именно тому явлению, особого к нему пути.

2. Два реализма

Разница между реализмами тургеневским и разночинским, в отношении приемов обработки социально-значимого материала и целевого назначения его, так ощутительна, что самый термин «реализм» (перешедший по «культурному наследию» и к нашим дням) являлся и тогда уже не только ничего по существу не выражавшим, но и мешавшим в известной мере культурному размежеванию тогдашних социальных групп.

Как принимал тогдашнюю действительность тургеневско-дворянский реализм и как он подавал ее читателю?

Хозяин жизни — это, конечно, дворянин. Помещик. Персонально у Тургенева вопрос хозяйственный звучит довольно слабо (у Толстого классовый момент выявится экономически определеннее), но это — простая случайность: никакое устроение народной жизни не мыслится вне дворянина. Впрочем, и устроения-то никакого больше не требуется: все устроено удобно и прочно. Разночинец если и беспокоит уже, то очень еще слабо. Мужик — он «служит барину» (после реформы так же, как и до). Мужик — он «тоже человек», и человек «с понятием». Право собственности на землю незыблемо. Быт вертится вокруг усадьбы. Переживания героев интимные. Тревога еще не закрадывается в сердце дворянина, и весь «божий мир» представляется ему созданным для его удовольствия.

Реализм «тургеневский» — это не реализм утверждения жизни. Продвигать ему ровным счетом нечего, но и задумываться очень не над чем. «Психологический» мотив еще не господствует: разъедающие сомнения есть у героев, но их незаметно у авторов (а в этом-то и суть). Дворянский реализм тургеневского склада — это реализм бездейственный, пассивный, созерцательный, с оттенком сытого любования действительностью и с непременным проведением искусства под знаком красоты, трактуемой в смысле изящества.

Вот что такое «тургеневский» реализм, принимавший действительность так, как она ему казалась, и подававший ее далее в виде безбольном и приукрашенном. (Толстовский реализм — уже нечто другое, но он, как мы говорили, — помесь).

Что же такое реализм разночинско-решетниковский?

Бурно усиливавшийся процесс урбанизации (рост городов); все более и более намечавшиеся новые производственные отношения, в предчувствии реформы; влияние, наконец, самой реформы в смысле развития самосознания насменных, остававшихся в тени дотоле, сословий и групп, — все это создало естественные предпосылки для новых, не усадебно-дворянских, мироощущений, для художественно новых настроений в области литературы, и оно же в конечном счете породило и новый, «разночинский» реализм. (Нужен был бы новый термин, но — поскольку оба реализма еще как-то уживались рядом…)

Раскрепощенный, но безграмотный «народ»; хищнически неистовствующая в отношении «дворянских гнезд» молодая буржуазия; средняя равнодействующая пришлась на… «семинаристе». Порода «семинаристов» оказалась по тому времени и наиболее образованной, и наиболее житейски цепкой. Критику захватывает в свои руки «семинарист» (Чернышевский, Добролюбов); беллетристическая часть толстых журналов заполняется «семинаристом» (кающийся дворянин относится сюда же), — почтальон-семинарист Решетников, метавшийся от штофа к штофу, оказался наиболее решительным выразителем бесправных групп.

Может быть, никогда еще так буйственно не возвышался русский реализм, как в первой половине 60х годов, когда так больно резанули по сознанию жутко-бесхитростные записи Решетникова. Все это было чрезвычайно бесформенно, все это в корне ломало литературные каноны вообще, а эстетику «тургеневского» реализма в частности, но все это обрушилось на добрые каноны столь неистово, что не могло, конечно, самым решительным образом не повлиять на дальнейшие судьбы реализма.

Решетниковский реализм уже не довольствуется традиционным правдоподобием (основа старореалистической эстетики) — он уже добирается до самой жуткой правды, и ясно, что никакие изящества-красивости не могут стать ему поперек дороги. «Сысойка, пыщит!» — какая уж тут красивость! Не довольствуясь и созерцательством, он хочет самым решительным образом вклиниться в самую гущу строительства жизни. На смену сытому любованию он, этот разночинский реализм, несет неравнодушие и беспокойство.

Соответственно новым запросам жизни намечается уже и новая художественная форма, разновидность реализма — по тогдашнему еще полубеллетристика, а позднее и очерк. Самый типичный очеркист в то время — разночинец Глеб Успенский, в выступлении которого покойный Михайловский усмотрел даже прямое «оскорбление беллетристики действием», — до такой степени Успенский нарушал традиционные приемы «реализма». То же можно бы сказать и о другом художественном правонарушителе тех дней — полубеллетристе и родоначальнике фельетона М. Е. Щедрине-Салтыкове.